– Катя, – его рот дергается.
– Что случилось? Что-то срочное?
– А ты… ты не знаешь?
– О чем конкретно?
– Екатерина Олеговна, – обращается ко мне управляющий. – Мы пытались с вами связаться, но вы не отвечали. Телефон был постоянно отключен.
– И что? Что произошло?
– Я сам сообщу, – говорит Скворцов, мягко обнимает меня.
– Да в чем дело?!
– Пройдем в кабинет, – адвокат подталкивает к двери. – Приготовьте нам кофе.
– Я не понимаю, – начинаю потихоньку раздражаться. – Какого черта происходит?
– Лучше у Черта спросить, – отвечает мрачно. – Пойдем, этот разговор не для чужих ушей.
– Хватит уже загадок. Объясни нормально.
– Присядь, пожалуйста.
– Почему ты общаешься со мной как с больной?
Я усаживаюсь в свое кресло, смерив Скворцова пристальным взглядом.
– Давай, рассказывай.
Он опускается на стул напротив, наклоняется вперед, перегибается через стол, берет меня за руку.
– Катя.
Я готова взорваться от ярости. Чего он тянет? Почему не выложит напрямик? Но я молчу. Что-то в лице Сергея заставляет сдержаться. Мне кажется или у него действительно слезы в глазах стоят?
В груди ноет, неприятное, странное чувство.
– Катя, мне жаль.
– О чем вы?
– Твой отец… его больше нет.
– Что? – мотаю головой, отгоняю мерцающие точки. – Как?
– Твой отец погиб.
Смысл доходит не сразу, будто сквозь вату, сквозь туман.
Я и вправду не понимаю, отказываюсь понимать.
– Это шутка такая? – спрашиваю. – Неудачная.
– Катя…
– Этого не может быть.
– Тебе трудно…
– Я хочу увидеть его.
Резко поднимаюсь, стул откатывается назад, ударяется о стену.
– Сейчас. Немедленно. Едем.
– Катя.
Скворцов тяжело вздыхает.
– Ничего нельзя исправить.
– Что за бред? Что ты несешь? Сергей, я не верю…
– Я и сам с трудом поверил, но…
– Ты видел его?
Бросаюсь к адвокату, хватаю за пиджак, нервно трясу.
– Видел тело?
– Катя…
– Он не мог умереть. Он не мог. Наверное, это просто план. Вот отец… вот же гад, нашел способ вывернуться и ускользнуть.
– Я видел тело.
– Нет. Тебе кажется, ты просто не понимаешь, не знаешь его как я.
– Катя, – он обнимает меня за плечи. – Катенька, пожалуйста.
– Он бы никогда не умер. Господи. Он же… он никогда.
– Катя, я был там. Я опознал его.
– А меня? Меня почему не позвали?! – срываюсь на крик. – Почему? Как его могли опознать без меня?
– Там везде камеры, в принципе нет надобности… Послушай, тебе надо успокоиться, принять таблетки. Давай я дам лекарство.
– Это ваш общий план, да? Он не стал мне ничего говорить. И ты молчишь. Отец зол из-за моих отношений с Чертковым, так? Ну не молчи! Скажи уже хоть что-нибудь!
Вырываюсь из его рук, опять цепляюсь за пиджак.
– Говори! Говори…
Закашливаюсь.
– Он мертв, Катя, – произносит Скворцов. – Нет никакого плана. Я бы не стал лгать о таком, даже по его приказу. Только не о таком. Не тебе.
– Тогда… как? – всхлипываю. – Как он мог умереть?
– Застрелился.
– Что? – выдыхаю. – Это невозможно. Он бы не убил себя сам.
– Сам – нет.
– А кто? – теряю ощущение реальности. – Стоп. Застрелился, но не сам. Как же это?
– У него был посетитель. Когда гость покинул камеру, прогремел выстрел.
– Посетитель? – тупо переспрашиваю.
– Чертков.
Я не сразу осознаю, что это и есть ответ на вопрос.
– Он пришел к нему в субботу. Днем.
А потом пришел ко мне, повез в гости, как будто ничего не произошло, даже словом не обмолвился.
– Он, – запинаюсь. – Он знал?
– Конечно, – хмыкает Скворцов. – Он же принес ему пистолет.
Я больше не могу ничего сказать. Я просто замираю с широко открытыми глазами, жадно хватаю ртом воздух.
Я чувствую, как вдоль пищевода непрерывно струится кипяток. Внутри жжет, немилосердно жжет.
– В тюрьме многое можно достать, даже оружие не проблема. Но тот пистолет принес именно Чертков. Охрана в курсе, их подмазали. Показаний они не дадут, а так – не скрывали.
– Как он мог.
Отступаю назад, опираюсь о стол.
– У него нет ничего святого. Чего ждать от такого ублюдка как этот бандит. Ему самое место в камере.
– Я об отце, – поправляю глухо. – Как он мог пойти на такое.
– Мы не знаем, что Чертков ему сказал.
– Есть разница? – криво усмехаюсь. – Отец сам в себя выстрелил. Я просто не понимаю. Зачем? Зачем он сдался?!
– Я постараюсь достать запись с камеры, но вряд ли мы услышим о чем они там говорили.
– Достань. За любые деньги. Только достань.
– Хорошо. Катя, тебе необходимо отдохнуть, восстановиться и… я разберусь. Можешь на меня рассчитывать. Я все сделаю.
– Спасибо, – киваю.
Отталкиваюсь от стола, двигаюсь к выходу. Комната расплывается перед глазами, но я стараюсь идти прямо.
– Куда ты? – удивляется Скворцов.
– Догадайся.
– Нет.
Он пытается меня остановить. Подходит, перехватывает за талию.
– Нельзя. Лучше держаться подальше.
– Серьезно? – я смеюсь. – А существует выбор?
– Ну, теперь у него пропал рычаг давления.
– Сережа, скажи честно, ты идиот?
– Прости, я…
– Мой отец мертв. Это верно. Это так. Но давление не исчезло, не испарилось. Черт жаждет раздавить меня. Понимаешь? Меня. Не моего отца, не брата. Он моей крови жаждет.
– Катя, не надо. Ты должна держаться.
– А я держусь! Не видно разве? Я в отличной форме. Даже не плачу. Я не плачу!
– Катя.
– Заткнись. Пожалуйста.
– Тебе не нужно уходить в таком состоянии. Я не позволю.
– Забавно.
