– Этот кретин любит тебя. Непостижимо. Я и сам удивлен.
– Удивлен, что меня можно любить?
– А ты как будто обижена, – ухмыляется, притягивает за талию и шепчет: – Хочешь, чтобы я тебя любил? Чтобы все тебя обожали?
– Отпусти, – говорю неожиданно хрипло. – Ты душишь.
– Отвечай. Хочешь, чтобы я в ногах у тебя валялся и вымаливал подачки? Чтобы дрожал от желания овладеть этим восхитительным телом и не обращал никакого внимания на гниль внутри?
– Да! А ты бы и валялся, и на коленях бы ползал. Если бы только я захотела. Но меня тошнит, выворачивает от твоих прикосновений. Ни один мужчина не вызывает такого отвращения. Я рада, что ты оставил меня в покое и перестал насиловать. Все что угодно лучше, чем ощущать твой член внутри!
– Как приложила, – присвистывает.
И толкает меня за колонну, прямо напротив одной из картин. Прижимается сзади, накрывает живот ладонью, слегка поглаживает, опускаясь ниже.
– Значит, противно, – заключает с насмешкой. – Смотри не вырви, когда я доведу тебя до оргазма.
– Что… тут же люди. Что ты…
Он задирает платье, и в следующий момент его пальцы проникают в лоно.
Я забываю дышать, оглядываюсь вокруг. Здесь полно народу. Но к счастью нас пока никто не замечает, никто не приближается к колонне. Однако это может измениться в любой момент.
– Какая мокрая киска.
– Киска? – от дрожи у меня зуб на зуб не попадает.
– Тебе больше по нраву п…зда? П…зденка?
– Ничего, – я пробую вырваться, но и внимание привлекать не собираюсь. – Мне ничего из твоих фокусов не по нраву.
– Тише, детка. Я не отпущу тебя, пока ты не кончишь.
– Ты… ты же обещал!
– Я обещал не трахать.
– Ты сказал, что и пальцем не тронешь.
– Так может приласкать тебя языком?
От этого вопроса меня бросает то в жар, то в холод. Позвоночник выгибается, и я помимо воли прислоняюсь плотнее к Черткову.
– Хочешь, чтобы я тебя вылизал?
Его язык медленно обводит мочку уха, а пальцы вытворяют такое, что у меня слабеют колени.
– Не каждый мужчина умеет сделать женщине приятное. Как думаешь, я умею?
Мои щеки краснеют при одной мысли об этом.
– Не… не надо, – не узнаю свой голос.
– А хочешь оседлать меня? Если будешь хорошо себя вести, я разрешу тебе быть сверху. Трахнешь меня своей маленькой мокрой киской.
– Нет, – почти вскрикиваю.
Оборачиваюсь, вижу, что какой-то мужчина смотрит на нас, и мне становится дурно. Чертков ловит направление моего взгляда и тоже оборачивается. Незадачливый наблюдатель спешит исчезнуть.
Со стороны мы выглядим как влюбленная пара. Мужчина страстно и в то же время трепетно обнимает свою женщину. Но если приглядеться, уделить чуть больше внимания.
– Пожалуйста, я не хочу, чтобы нас кто-нибудь увидел.
– Тогда кончи быстрее, – намеренно медленно поглаживает клитор, дотрагивается до самых чувствительных точек. – Кончи для меня.
Я готова разрыдаться. От отчаяния, от жесточайшей неудовлетворенности, которая захлестывает все мое естество.
– Я тебя ненавижу, – срываюсь на шепот. – Ненавижу. Ненавижу.
– А что насчет твоей киски?
– Не называй так. Это… гадко.
Он покусывает мою шею и смеется, а его пальцы проникают внутрь, так глубоко, что у меня подкашиваются ноги.
– Киска, – его дыхание жжет кожу каленым железом. – У моей детки удивительно нежная и жаркая киска. Гладкая, влажная, упругая.
– Пре…крати.
– Ты меня совсем не хочешь. Тебя от меня тошнит, наизнанку выворачивает. Но чего жаждет твоя киска? Куда рвется по ночам?
– Пре…
Я больше не могу ничего вымолвить. Спазм за спазмом сотрясают тело. И мне приходится закусить губу до крови, чтобы не заорать в голос.
Я задыхаюсь от собственных стонов, которые безнадежно забиваются в горле.
– Твоя киска хочет на большой горячий член. На мой член.
Я молчу. Но влага струящаяся по таранящим меня пальцам является куда более красноречивым ответом. И дрожь, от которой сотрясается даже позвоночник. И судороги в низу живота.
– Тебе стоит только попросить.
– А потом? – спрашиваю тихо. – Что будет потом?
– Я дам тебе все, чего пожелаешь.
Чертков отпускает меня, поправляет мое платье, обводит зад ладонями, слегка сжимает.
– Но и сам возьму все, что захочу.
Он обещает рай. В аду. Он готов подарить запредельное наслаждение, но взамен требует абсолютное подчинение.
– Я буду делать с твоим телом все, что пожелаю. Я и так могу это делать. Однако предлагаю договор на более выгодных условиях.
Он жаждет додавить, принудить меня самой на все согласиться. Уступить минутной похоти, сдаться.
– Нет, – я не подарю ему настолько легкой победы.
– Жаль, – он усмехается. – Ведь мы обязательно к этому придем, только на худших условиях.
Я думаю о том, как причинить ему боль.
– Через неделю твоего отца выпустят на свободу. Под залог, разумеется. Но полагаю, пятьсот тысяч не слишком ударят по вашему карману.
– Шутишь? С теми обвинениями, которые ему предъявлены, никто и никогда…
– Я уже договорился с новым судьей.
– Ты лжешь.
– Зачем? – он обходит меня и останавливается напротив. – Я бы хотел организовать совместный ужин. Семейный. А в тюрьме это не слишком удобно.
Не знаю почему, но от его слов мне становится жутко. И дело не в перспективе сидеть за одним столом с родным отцом и мужчиной, который относится ко мне как к куску мяса. Здесь что-то еще. Скрытый смысл, от которого мгновенно делается дурно.
– Ты становишься подозрительно добрым.
– Я надеюсь на ответную услугу.
– И в чем она состоит?
– Этот твой тайный воздыхатель. Бобырев. Он приходил и уговаривал тебя продать.
– Что?!
– Тише, детка.
– Он считает, ты у меня в рабстве. По городу ходит множество грязных слухов, и все рты я закрыть не могу.
– С чего… откуда… – задыхаюсь от возмущения.
– Сам-то он не выглядит грозным, но вот с его дядюшкой лучше не пересекаться. Скоро этот трепетный паренек подойдет к нам, поэтому изобрази любовь, попроси продать нам какую-нибудь картину. Пусть видит, что между нами вполне нормальные отношения.
