Отец сверлит меня таким взглядом, от которого у его подчиненных трясутся поджилки. А я не собираюсь отступать от намеченной схемы.
Если начал лгать, то лги до конца. Не красней, не смущайся. Не извиняйся и не оправдывайся. Уверенно стой на своем, даже все это доходит до абсурда.
– Ладно.
Он вроде бы соглашается, делает вид, что поверил в мою игру.
– Но я намерен увидеть Скворцова.
– Это исключено. Он больше не твой адвокат, и он не член нашей семьи.
– Думаешь, мне не разрешат свидание в обход правил? – усмехается. – Здешние парни строги, но все равно не прочь заработать.
– Скворцов не скажет ничего нового. Он бесполезен.
– Вот и проверим.
Я не должна допускать их встречу. Но я подумаю, как разобраться с этой проблемой потом.
– Кто такой Максим Чертков?
От этого вопроса меня бросает в ледяной пот.
– Понятия не имею.
Внешне я даже бровью не поведу, но внутри бушует ураган.
Значит, отец обо всем узнал. И насколько много у него информации?
– Странно, ведь ты с ним спишь.
Похоже, информации предостаточно.
– Что? – удивление изобразить нетрудно.
– Мне тут нашептали, как вас вместе видели в этом дрянном клубе для извращенцев. А потом вы вместе ходили в ресторан… который он тебе подарил.
– Он ничего мне не дарил.
– Документы оформлены на тебя.
– Я не ребенок, поэтому не собираюсь отчитываться, – перехожу в атаку. – Какое отношение Чертков имеет к нашей ситуации?
– Полагаю, самое прямое.
– Отец, я…
– Я уже пообщался со Скворцовым, и он мне все рассказал. О том предложении.
Его челюсти сжимаются так сильно, что желваки проступают, контрастно выделяются.
– Зачем ты согласилась? Думаешь, я настолько слаб? Не смогу нас защитить?
– Ты не должен был узнать.
– Да?
Он резко поднимается, бьет кулаками по столу.
– Какой-то урод посмел засадить меня в тюрьму, а я должен как идиот принимать его подачки, общаться с его адвокатами. Я должен позволить своей дочери раздвинуть перед ним ноги.
– Хватит, – цежу через зубы.
– Да он же имеет меня! Нагибает как последнюю шестерку. Через тебя.
– Что? – я вдруг усмехаюсь. – Только о том и волнуешься? Не за меня, за собственную репутацию.
– В том числе.
Он нависает надо мной.
– Я ему это не прощу.
– Это?
– Тебя.
– Ничего ужасного не произошло.
– Так ты всем довольна?
– Вполне.
Мои губы нервно дергаются, как будто тик, судорога искажает лицо.
– Вижу, – мрачно заключает отец. – Прямо светишься от счастья.
– Я могу за себя постоять.
– Пока у тебя не очень получается.
– Ты не знаешь.
Отец молчит, а после глухо спрашивает:
– Что он делал с тобой?
– Ничего, – отворачиваюсь.
– Говори, – сжимает мое плечо, встряхивает.
– Мне абсолютно все равно, что он делал или сделает, – отвечаю тихо. – Я не чувствую ничего. Я уже очень давно ничего не чувствую. Ты ведь помнишь. Или забыл?
– Как такое забудешь.
Отпускает меня, опускается обратно на стул. Склоняет голову, трет виски, сидит, ссутулив плечи.
– Но ты хотел забыть, верно?
Я поднимаюсь.
Теперь моя очередь нависнуть над ним.
– Отец, скажи, ты торговал детьми?
– Что за ерунда?
– Торговал? Да или нет?
– Возомнила себя прокурором?
– Изучила материалы дела.
– Там полно сфабрикованных заявлений.
– Ты не ответил.
Он смотрит на меня в упор.
– Я не стану обсуждать этот мусор.
Я смеюсь, качаю головой.
– Молодец, папа. А ты не думал, что все происходит не просто так? Рано или поздно приходится платить за зло, которое причинил.
Я ухожу прежде, чем он успевает произнести хоть слово. Выбегаю из камеры пулей, проношусь мимо охраны. На выход.
Я не хочу думать о том, что чувствую.
Нет, я не раскаиваюсь, не страдаю угрызениями совести за чужие преступления. Вся моя жизнь была построена на кровавых деньгах, но это меня мало волнует. Я знала, в чьей семье родилась и рано рассталась с иллюзиями.
Просто что-то внутри обрывается. Я опять могу ощущать боль, такую боль, которую не испытывала очень давно. Я хочу это остановить, но не могу. Я будто оживаю заново, и это причиняет невыносимые мучения.
– – -
Жизнь течет относительно спокойным чередом. Я занимаюсь отелем, вхожу в курс дел ресторана, постепенно со всем разбираюсь. Работа помогает отвлечься, спасает от бессонных ночей. За день я стараюсь настолько себя измотать, что под вечер падаю на кровать без сил и погружаюсь в сон, едва голова касается подушки.
Чертков держит свое обещание, ничего не требует от меня, даже не намекает. С того вечера в клубе мы практически не общаемся, ограничиваемся короткими дежурными фразами.
Близится зима, и на улице холодает.
Я смотрю в окно, наблюдаю за суетой вокруг. Сегодня мне не хочется обедать на работе, поэтому я набрасываю пальто и отправляюсь в ближайшее кафе. Там для меня всегда зарезервирован удобный диван, укромный уголок, в котором могу расслабиться и держаться подальше от пристальных, любопытных взглядов.
Я заказываю кофе. Крепкий, без сахара. Я занимаю свое любимое место, отклоняюсь назад и смотрю в потолок.
Может быть взять десерт? Побаловать себя?
Я изучаю меню, но аппетита не чувствую.
– Располагайтесь, – говорит официант рядом.
– Благодарю, – доносится в ответ до жути знакомый голос.
Я содрогаюсь и немедленно хочу сползти под стол, спрятаться, скрыться поскорее. Я проклинаю собственную трусость. Но все же вжимаюсь в спинку дивана.
Какого черта ОН здесь делает? Следит за мной?
– Спасибо, – раздается нежный и мелодичный женский голос.
А это еще кто?
Чертков и его неизвестная спутница усаживаются прямо за мной. Они не видят меня, ведь в этом зале каждый диван расположен в специальной беседке. Слышимость отличная, только своих соседей ты не видишь.
