– Она…
– Она не страдала. Я надеюсь. Она даже не поняла.
Мои кулаки сжимаются.
Я бы хотел убить мэра снова. Тем же способом. Забить до смерти. Я бы хотел убивать его постоянно. По утрам. Это было бы идеальным началом любого дня.
– У меня проблемы с памятью, – усмехаюсь. – Что-то нарушилось. Сначала я помнил все, а потом возникли провалы. По крайней мере, так я это ощущаю. Или же тут реакция психики. Психическая защита.
– Есть вещи, которые не хочется помнить, – тихо заявляет феечка. – Никто бы не захотел помнить то, о чем ты мне сейчас рассказал.
– Я должен помнить, – пожимаю плечами. – Ничего. Я привык.
– Я не знаю, что сказать, – честно признается она.
– А тебе и не надо говорить. Моя очередь. Конечно, если ты готова слушать дальше.
– Дальше? – спрашивает пораженно.
– Да. Что по-твоему было дальше?
– Тебя забрали родственники или органы опеки?
Я смеюсь. Не в силах сдержаться. И правда забавное предположение.
– Меня забрали они.
Феечка молчит.
Но я ощущаю ее ужас. На вкус.
Это сладко.
– Не волнуйся, я пробыл в их компании недолго. При первой возможности главарь продал меня.
– Продал? В каком смысле?
– В прямом. В бордель.
– Но зачем… зачем он это сделал?
– А зачем он устроил резню в моем доме? – сглатываю. – Зачем велел убить мою сестру? Зачем насиловал мою мать? Зачем зарезал моего отца моими собственными руками?
Я бы сам хотел получить ответы на эти вопросы.
– Надеюсь, он сдох! – восклицает она.
– Нет, надеюсь, нет, – хмыкаю. – Надеюсь, он жив и здоров, ждет нашей встречи.
– Он психопат. Все они… все.
Замолкает.
Наверное, размышляет, кто же тогда я? С кем только ее угораздило связаться. Бедная девочка.
– Он решил, что убить меня будет слишком быстро и легко. Возможно, он мстил моим родителям. Возможно, просто развлекался. Я был смазливым ребенком. Мечта педофила.
– Господи.
– Господь предпочел не вмешиваться. Меня сдали в подпольный бордель. Так сказать, отправили в свободный путь.
– Я… я, – она задыхается.
Плачет.
Черт.
Она плачет.
– Хватит, – чеканю мрачно.
Кладу ладони ей на плечи, сжимаю.
– Только не надо меня жалеть, – бросаю я. – Этого хочется меньше всего.
Она вздрагивает, зажимает рот ладонью.
Кивает.
– Прости, – роняет сдавленно.
– Тебе не за что извиняться.
Я отпускаю ее, обхожу кресло, останавливаюсь прямо перед ней, опускаюсь на колени.
– Это ты меня прости.
– За что?
Она удивляется. По-настоящему. Неужели действительно не понимает?
– За то, что разрушил твою жизнь. За то, что похитил тебя и держал в плену. За то, что взял тебя насильно.
– Но я… я ведь тоже этого хотела, – шепчет она. – Ты мне понравился. В первый вечер.
– Я привык так. Я не умею иначе.
– Понимаю.
– Я беру все, что хочу.
– Я не…
– Я действую как они.
– Нет! – заявляет с поразительной горячностью. – Ты не такой как они. Совсем не такой.
Я не стану ее разубеждать. Пусть верит. Пусть надеется.
Я провожу пальцами по ее ногам. От лодыжек до колен. Выше. По джинсам. Я чувствую жар ее кожи даже через плотную ткань.
– Знаешь. В борделе было не так уж и страшно. Мой хозяин никак не мог меня изнасиловать. Я вырывался, царапался и кусался как бешеный. На меня не действовала голодовка. Угрозы и обещания тоже не помогали. Ни кнут, ни пряник. Он хотел провернуть все относительно добровольно. Не вышло. В итоге меня накачали наркотиками. Тут уж я не мог сопротивляться. Он затолкал член в мою задницу, но получил мало кайфа. Зато я кайфовал. Потом. Когда разрывал его глотку зубами.
– Что? – девочка вздрагивает.
– Мне казалось, что я сожрал его кадык. Что-то я точно сожрал. Только не уверен, что именно. Следующей ночью. Сразу после того, как он меня поимел. Я выглядел сломленным. Раздавленным. Он не ждал сопротивления. Не знал, что меня уже нельзя сломать. То, что разрушено до основания, невозможно уничтожить. Поэтому при первой удачной возможности я вцепился ему зубами в горло. И дал себе волю. Оторвался по полной. Я был счастлив. По-настоящему. Снова. Я чувствовал, как угасает его жизнь и как крепнет моя сила. Я разодрал его глотку.
– Это же… это невозможно.
– Врач, который осматривал труп, сказал то же самое. Он не верил, что ребенок на такое способен. Все пытался найти бешеного пса.
– Тебя наказали?
– Побоялись. Ублюдок, который стал новым хозяином борделя, был очень религиозным. Он решил, в меня вселился демон и с ним лучше не иметь никаких дел. Если убить, вселится в другого человека.
– Безумие, – бормочет она. – Все это какое-то безумие.
– Меня продали в другое место. Там я тоже не прижился. Мой характер оказалось не так легко обуздать. Чего только не было. Но больше меня не насиловали. Били. Резали. Пытали. Я участвовал в боях без правил. Сам избивал и пытал. Убивал голыми руками. Я проигрывал. Иногда. Я падал. И всякий раз поднимался. Я выживал любой ценой. У меня была отличная мотивация. И мне было нечего терять. Я ни на что не отвлекался. Я шел вперед. По трупам. По крови. По костям. Я не сдавался. Я разъярялся. И однажды я встретил Николая. Неизвестно, сколько бы я прожил без него, к чему бы пришел. Меня могли пристрелить как взбесившегося зверя. Мне просто повезло.
– Повезло? – спрашивает она почти беззвучно, шепотом.
– Николай спас меня. Вытянул из этого болота. Я убил его лучшего бойца на ринге. Вынес за минуту. Без оружия. Кулаками. Это удается мне особенно хорошо.
Я поглаживаю ее колени. Медленно. Она едва уловимо вздрагивает. Она знает на что способны мои руки. Она видела.
– Так удобно. Оружие может подвести. Я привык рассчитывать только на себя. Николай разглядел во мне потенциал. Он выкупил меня и показал мне другой мир. Он научил меня управлять этим.
Я обхватываю ее запястья, переплетаю наши пальцы.
Она смотрит на меня. Прямо. В упор.
Вот как… почему?
Этот взгляд так похож на другой. Пусть глаза не того цвета. Пусть выражение отличается. Пусть. Но что-то режет. Что-то цепляет и отзывается. Что-то врезается в память.
