А она улыбается.
Да.
Это именно улыбка. Кривая. Страшная. Ранящая. И эта улыбка входит в тело с ловкостью ножа.
– Никогда, – говорит женщина. – Будь ты проклят. Гори в аду.
Он ей знаком? Что он сказал? Что-то предлагал?
Все мои вопросы остаются без ответа.
Я знаю только одно. В аду будет гореть она. А не он.
Женщина. Единственная. Любимая. Моя. Та, которую повторить нельзя. Не выйдет. Глупо даже пытаться.
Она навсегда. Первая и последняя.
Та самая.
Навечно в моем сердце.
Главарь бьет ее по щеке. Наотмашь. Кажется, ее голова сейчас оторвется. Он совсем не жалеет сил. И я бы накрутил его внутренности на свои кулаки. С огромным удовольствием. Да только меня держат. Крепко.
Главарь толкает женщину на стол. На живот. Наваливается сверху. Треск ткани оглушает. Похуже чем стрельба и взрывы.
Все затихают.
Мужчина затыкается. Больше не рыдает. Не умоляет. Другие бандиты уже не могут удержаться. Полностью поглощены зрелищем.
Я превращаюсь в камень. Цепенею. Застываю. Что-то внутри меня умирает. Неотвратимо, стремительно. Что-то рвется. Ломается. Необратимо.
Женщина не кричит.
Небо плачет, содрогается от рыданий. В ее глазах. Рот распахнут, губы дрожат. Струйка крови в самом уголке. Тонкая-тонкая. И из носа еще одна крохотная струйка. Тоже тонкая.
Женщина задыхается. Вздрагивает. Раз за разом. С каждым толчком. Содрогается от болезненных судорог. Но молчит.
И это очень злит главаря.
Он двигается резко и жестко. Он хочет ее убить.
Это не насилие. Это казнь. Он хочет разорвать ее на куски. И рвет. Рычит от ярости и похоти.
Я чувствую ее боль. Глубоко внутри. Будто свою собственную. Я читаю все по ее глазам. По губам, которые столько раз целовали меня.
Главарь хватает ее за горло. Цепляет нить жемчуга. Сдавливает. Все сильнее и сильнее. Не прекращая размашистых толчков.
Она не просит. Не умоляет. Не унижается. Только жадно хватает воздух ртом. Она очень хочет выжить. Ради меня.
Я знаю. Точно. Она любит меня. До безумия. Хотя я этого совсем недостоин. Я не заслужил. Я ничего не стою.
– Строптивая бабенка, – не выдерживает кто-то.
– Под стать ему, – еще один подает голос. – Другая бы не зацепила.
– Горячая сука.
– Горячая…
Они замолкают под взглядом главаря. Поджимают хвосты. Ему даже не надо ничего говорить. Все и без того ясно. Они трусливо затыкаются.
Женщина смотрит на меня.
«Закрой глаза».
Я не уверен, что слышу это.
Может, игра воображения?
«Засыпай».
Ее губы не шевелятся.
Тогда почему я слышу все это?
«Прошу. Пожалуйста. Закрой глаза. Засыпай. Улетай. Подальше отсюда. Все будет хорошо. Когда-нибудь. Обязательно. Клянусь. Обещаю».
Ложь.
Ничего и никогда не будет хорошо. Ничего и никогда.
Несколько жестких толчков. Нить впивается в горло. Режет нежную кожу. Пускает кровь. И рвется. Жемчуг разлетается в разные стороны.
Тук. Тук. Тук.
Что это? Мой пульс? Бой жемчужин о пол? Похоронный марш. Звон церковных колоколов.
Я погребен.
Женщина жива. Ее еще можно спасти.
Но главарь со мной не согласен.
Тишину нарушает детский крик.
Я совсем забыл о ребенке. Девочка. Наверху. Я пытаюсь вырваться. Я пытаюсь убежать. Напрасно. Меня держат по-прежнему.
Главарь делает знак.
– Я разберусь, – говорит один из его прихвостней и отправляется наверх.
Ребенок продолжает кричать.
– Нет, нет, нет, – повторяет женщина с ужасом. – Ты же не сделаешь… ты же не причинишь вред ребенку.
Еще один толчок. Еще и еще.
– Пожалуйста, нет, – шепчет она. – Прошу, не надо.
Еще. Еще. Еще.
Шаги по лестнице.
Обмираю изнутри.
– Что?! – восклицает женщина. – Что ты ему приказал?
Детский крик обрывается.
Резко.
Главарь кончает. Отходит в сторону. Ничего не говорит.
Наверное, он попросту немой. Нельзя спокойно слушать все эти надрывные вопросы и молчать. Нельзя.
Если бы я верил в Дьявола, я бы сказал, что это он. Вот. Прямо передо мной. Человек на такое не способен. Только зверь.
Главарь переворачивает женщину на спину, раздвигает ее ноги, притягивает к себе за бедра. Новая серия толчков. Никакой жалости.
Женщина повторяет один и тот же вопрос:
– Где мое дитя? Где?
На разный лад.
– Что ты сделал? Что ты приказал?
Она еще надеется.
Она так наивна.
Она не понимает на что способен монстр, если по-настоящему голоден. Она не понимает, что на самом деле нет никаких запретов.
Она чиста. Даже несмотря на то, что здесь произошло и происходит до сих пор. Она невинна и непорочна. Ведь она моя…
Просто моя.
А остальное не важно, не имеет никакого значения.
– Спокойной ночи, малыши, – говорит тот самый ублюдок, который поднимался наверх, и я вижу как капает кровь с рукоятки его автомата. – Сладких снов. Мои сны точно будут сладкими!
– И все-таки ты болен, – отвечает кто-то другой. – Это же ребенок.
– И что? – хмыкает. – Какая разница? Кровь во всех течет одинаковая.
Они говорят что-то еще. Но я не слышу. Я не способен воспринимать их речь. Не способен воспринимать что-либо вообще. Мертвая тишина обрушивается на плечи.
Губы женщины шевелятся. Но я не разбираю слов. Губы главаря тоже приходят в движение.
Стоп.
Как же так?
Они ведь в масках. Все они.
Или нет?
Я вижу их лица. Кажется. Вижу. Только размыто. Я узнаю их. Постепенно. Я собираю их по фрагментам. Как паззл. Но черт раздери. Этот проклятый паззл всякий раз разламывается на куски. Разлетается в разные стороны как те самые жемчужины.
Огромные. Белоснежные. В крови.
Я хочу услышать их разговор. Хочу.
Но все заканчивается слишком быстро. Когда я прихожу в себя, они опять молчат. Главарь проводит ладонью по шее женщины. Небрежно, без всякой нежности. Только это все равно смахивает на ласку. На извращенную ласку.
