Я запрещаю себя думать. Опять. Я запрещаю себя бояться. Снова. Только сердце почти не бьется. Дыхание сдавленное. Не ощущаю свой пульс.
– Предлагаю заключить договор, – говорит мэр и хватает меня за руку, заставляет сжать молоток, тащит куда-то в сторону.
– Договор?
– Да. Как же иначе, – деловито заявляет мэр, тянет меня дальше.
Чуть не падаю, поскользнувшись, но он поддерживает меня за талию, подталкивает к кровати.
Господи.
Я содрогаюсь, ощущая, как тошнота подкатывает к горлу.
Хочу зажмурится, отвернуться, вычеркнуть из памяти то зрелище, что мне открылось.
– Нет! – кричит мэр. – Смотри.
Я все равно закрываю глаза. Я не могу иначе. Это просто реакция.
– Смотри! – вопит мэр. – Смотри!
Он хватает меня за волосы, заставляет склониться над кроватью. Запах крови ударяет в ноздри.
– Открой глаза, сука, – шипит мэр мне на ухо. – Открой или я тебе их на хрен вырву.
Я подчиняюсь.
– Ну как? – спрашивает он. – Узнаешь подружку?
То, что я вижу перед собой, трудно узнать. И это именно «что». По-другому кровавое месиво не назвать. Конечно, можно различить очертания тела, но с огромным трудом. Я отказываюсь думать, будто это человек. Я запрещаю себе так думать. Иначе просто сойду с ума.
– Узнаешь?!
Боже, неужели я действительно могу ее знать? А вдруг это Карина?
– Я не… Да, – все-таки соглашаюсь. – Я узнаю.
– Красивая она. Правда?
Я не могу ничего произнести, просто лихорадочно киваю.
Лица не разглядеть. Лица не видно. Лица попросту нет. Как и головы. Сплошное кровавое месиво. Раздробленные кости. Тут ничего не разобрать. Самое чудовищное зрелище, которое только может быть.
Он не маньяк. Психопат. Безумец. Бешеный зверь. И я у него в руках. Я могу оказаться на месте…
Господи, я все равно не верю, что это человек. Я отказываюсь в такое верить. Может, это манекен, декорации для фильма ужасов. Но мы не в фильме. Это реальность.
Мэр сжимает мою ладонь вокруг рукоятки молотка.
– Давай, я покажу тебе, что мне больше всего нравится.
Он бьет. Моей рукой. Он крепко сжимает мою ладонь, поднимает руку и опускает. Молоток врезается в изувеченное тело. Ошметки плоти летят во все стороны. Капли крови.
– Открой глаза! – орет он. – Открой, стерва. Смотри.
Я понимаю, что это человек. Эта женщина мертва. Это… Она просто не может быть жива. Но то, что мэр делает все моими руками. Снова и снова. То, что он бьет свою жертву именно моей рукой. Вид измученного, изуродованного до неузнаваемости тела. Все это нельзя вынести.
Я вырываюсь. Не знаю, каким чудом. Он сильнее. Он держит меня мертвой хваткой. Но я выворачиваюсь из его рук, выскальзываю.
– Куда? Куда ты, дрянь?
Я теряю равновесие, падаю, больно ударяюсь задом, отползаю к стене.
– А ну вернись!
Я лихорадочно мотаю головой. Нет. Ни за что.
– Ну это ты зря.
Я замечаю, что по-прежнему сжимаю молоток, и не нахожу лучшей идеи кроме как запустить этим предметом в мэра.
Он умудряется увернуться и избежать удара. Хохочет.
Я затравленно оглядываюсь в поисках средства для самообороны.
Он продолжает наступать. Я отступаю. Кровь застилает глаза. Я часто моргаю. Я не уверена, что эта кровь моя.
Боже. Господи. Боже мой.
Я так хочу проснуться от этого кошмара, но ничего не получается.
Какой-то жуткий грохот заставляет мэра обернуться назад, отвлечься от меня. Я отползаю к стене, прижимаюсь спиной, дрожу.
– Что там…
Он не успевает договорить. Дверь слетает с петель. В буквальном смысле.
Я поджимаю колени к груди.
– Ты! – говорит мэр, не в силах скрыть удивления. – Живучий ублюдок.
На пороге стоит Демьян. Мрачный, угрюмый. Его лицо залито кровью.
Надеюсь, он не ранен.
Мне хочется броситься к нему, обнять, убедиться, что это действительно он. Настоящий. Не выдумка.
– Ну ничего, я это исправлю, – говорит мэр, хватает молоток и кидается на Демьяна.
Я кричу. Я просто не могу собой управлять.
– Нет! – восклицаю раз за разом. – Нет, нет, нет.
Демьян легко перехватывает мэра за руку.
– Что? – глухо спрашивает. – С женщинами тебе проще?
– Охрана! – вопит больной ублюдок. – Охрана!
– Если кто-то из них остался в живых, вряд ли сюда доползет.
– Как ты… Как…
Хруст костей и дикий вопль. Не сразу, но я не понимаю, что Демьян сломал ему руку. Ту самую, в которой гад держал молоток. Орудие убийства падает на пол.
– Урод, – сквозь стон боли бросает мэр. – Николай тебе этого не простит.
– Я рискну.
Демьян сдавливает его горло, поднимает в воздух, отрывая от земли.
– Ты… Ты… Кретин! – хрипит мэр. – Пожалеешь.
– Никто не смеет трогать мое.
– Николай…
Мэр цепляется пальцами за руку своего палача. Дергается, извивается.
– Я знаю, кто убил твою мать.
– Повтори.
Демьян ставит его на пол, но захват не ослабляет.
– Убил, – бросает сдавленно. – Я знаю.
– Откуда ты можешь знать?
– Ты даже не представляешь. Ты так ничего и не понял.
– Откуда? – встряхивает его.
– Я был там. Был. Понял?!
– Вранье, – говорит Демьян.
И отпускает его. Видимо, на автомате.
Мэр посмеивается и вдруг заявляет:
– Спокойной ночи, малыши. Мамочка больше не придет.
И хлопает Демьяна по щеке. Мягко. По-отечески.
Меня передергивает от этого движения.
А дальше…
Впечатление, как будто кто-то спустил курок.
Все происходит в мгновение ока. Вот они стоят друг напротив друга. Демьян непривычно ссутуленный, замерший на месте, абсолютно неподвижный. И мэр нервно посмеивающийся, дрожащий. А вот Палач хватает своего противника за грудки и отбрасывает к стене. Легко, будто куклу. Мужчина пролетает буквально через всю комнату, ударяется о гладкую поверхность и сползает вниз, оставляя багряный след на золотистых обоях. Мне не жаль его, ни капли. Он заслужил участи и похуже за свои злодеяния. А я ведь и половины всего не знаю. И все же увидела более чем достаточно.