Василий, будучи свидетелем моих терзаний и размышлений в воздух, пытался поддержать:
«Он звонил юристу. Собирается передавать фабрику без суда. Он задабривает тебя, Люба. Показывает, что теперь ты сможешь совершить много добрых дел, пока не станешь курвой. Или он их совершит, чтобы поднять тебе настроение».
Мне и это не помогало справиться с апатией – до сих пор тошнило от воспоминания, как Гриша прижал меня к двери и не обращал внимания на протесты. Мой возлюбленный, мой любовник, мой самый классный собеседник показал себя в полной красе – и ведь знал, что я не из тех, кто способен просто принять какой-то выбор, если в нем есть грязь! Вася продолжал утешать:
«Ты можешь требовать от него хороших дел. Он хочет видеть тебя на своей стороне, и такие уступки для него мелочи!»
Я угрюмо ответила:
– Похоже, бессмертие сделало меня мудрее, Васек. Оно все покрыло неоднозначностью. Вот например, это дело, которое казалось кристально ясным: теперь фабрику будут возглавлять люди, не имеющие ни малейшего представления о бизнесе. Или, по крайней мере, точно не такие же конкурентоспособные, как Гриша. Все его подчиненные получали высокие зарплаты – и он мог это позволить, поскольку рентабельность зашкаливает. Из-за его продвинутых вкусовых рецепторов! В воду не надо глядеть, чтобы понять – дальше так же не будет. Гляди-ка, Васек, я сделала хорошо для наследников, но плохо для сотрудников…
«Не хорошо и не плохо, а справедливо», – вынес вердикт Вася.
– В том-то и дело, – я горько усмехнулась. – Любое «хорошо» – для кого-то «плохо»! Кто я такая, чтобы нести ответственность за каждое решение? Какой-нибудь гребаный направитель истории? Сильно сомневаюсь. Мир должен течь сам – как раз за счет плохих и хороших решений всех, а не избранных.
У Васи закончились аргументы:
«Слишком много думаешь. У меня уже башка трещит».
⁂
А через три дня до меня дошло. Я из института просто летела домой, задыхаясь от нетерпения.
– Вася, ты здесь?! Я знаю, что делать! – от переизбытка накатившего восторга я не могла усидеть на месте. – Знаю, что сделать правильное – где навести порядок! Вася, стучи быстрее, ты срочно нужен!
Он оказался рядом и попытался что-то написать, но я скинула спиритическую доску на пол, лишая его права голоса, пока не выскажусь:
– Встань перед моим лицом! Я буду выдыхать бессмертие в тебя. Если получится, то сразу же ищи человека, который только что умер! Я вообще перестала понимать, где черное, где белое, но это определенно хороший поступок. Не знаю, сколько отведет тебе Смерть после, но я хочу тебе дать шанс дожить еще одну жизнь, перестать быть козлом, заслужить право встретить на небесах мать и сказать ей все, что так долго хотел сказать!
Деревянный курсор задвигался прямо по линолеуму, но я не стала оборачиваться:
– Возьми этот шанс, Вася, и используй его как надо! Я как придумала это – у меня душа сразу на место встала. Потому что подобное – и есть Добро, понимаешь? Простить кого-то до самопожертвования и прожить свою короткую человеческую жизнь без боязни того момента, когда окажусь в верхней строчке Смерти! Бессмертия не существует – оно обрывается или концом мира, или непроходимой скукой! Ты передо мной? Я, Чистильщица, прошу тебя поучаствовать в своем же спасении!
После этого зажмурилась и начала активно дышать вперед: короткие вдохи и длинные, проникновенные выдохи. Минут через пятнадцать почувствовала себя полной дурой. Собственно, и сама процедура мне не до конца была ясна, и решения Васи я так и не узнала. Но еще почти час стояла с открытым ртом и дышала. Если Григорий снова висит тучей над моим домом и наблюдает, то он рискует умереть со смеху до конца своего бессмертия.
Спиритическая доска отвечать мне не хотела, потому пришлось вспомнить о том, что я снова человек со слабостями, и отправиться готовить ужин. Но настроение, так долго лежавшее на дне, выправлялось. Даже если не удалось, само это решение – бескорыстное, сострадательное – говорило о том, что я обязательно найду такой путь, который будет безупречно чистым.
Гриша позвонил через неделю после последней нашей встречи:
– Все еще размышляешь, моя Любовь? Обычно ты быстро справлялась с осознанием.
– Нет, Гриш, не размышляю. И, кажется, готова снова с тобой встречаться. Как насчет прогулки в парке?
– Па-арк? – недовольно протянул он. – Я так сильно соскучился, а ты намереваешься мучить меня весенним парком?
– Нет, я намереваюсь научить тебя ловить радость от всего, что есть замечательного вокруг! Свободен в субботу? Ты уже безработный или только готовишься?
– О, то есть шпион к тебе окончательно переселился? Мило. Он совсем страх потерял – передо мной больше не отчитывается.
Я закончила разговор чем-то нейтральным, а про себя отметила, что Гриша озаботился пропажей Васи. Но Вася и у меня уже несколько дней не показывался – я звала и не получала ответа. А из того вытекало сразу два следствия: эксперимент с Васей скорее всего оказался удачным – и теперь призраку незачем держаться могущественного товарища, а сам Григорий не знает о том, что я сделала. И отлично – лучше ему не знать, тогда я успею совершить еще много добрых дел его руками. Плюс смогу снова раствориться в счастливой влюбленности: я всего лишь человек, потому мне необходимы человеческие радости и страсти. Но внутреннюю дилемму – как так можно относиться к тому, кто показал свое истинное «я» – разрешила просто: ультиматумы, ласки и уговоры все еще можно направить на благо.
Свидание, кстати говоря, прошло прекрасно – как в старые добрые времена, когда я еще была погружена в собственную беззаботность. Началось оно в парке, продолжилось в кафе, а заканчивалось несколько раз подряд – то в парке, то в кафе, то в спальнях по очереди. Очень легко не думать, когда думать не дают.
– И куда он делся? – вопрошал Гриша за завтраком, который сам же приготовил. А я не могущественное нечто, способное противостоять подобному искушению – есть самое вкусное из возможного. Интересовался Григорий о Васе, и далеко не в первый раз, просто мне удавалось постоянно уходить от темы.
– Ты без домашнего питомца соскучился? – я подкалывала. – Зачем он тебе – за мной следить? Так я тут сижу – следи.
– Да нет… просто странно. Крутился постоянно здесь, скотина назойливая, и исчез.
Я искоса глянула на него. А может, у Гриши такая форма привязанности? Хотя о чем я? Нет у него никакой привязанности ни к кому – только эгоизм: я приношу ему радость, потому я обязана быть рядом; Вася приносил некоторую пользу, потому и он должен вертеться поблизости. Невольно тяжело вздохнула, хотя пыталась в последние дни отгонять от себя эти неприятные мысли, которые все равно ни к чему не приводят. Но Гриша подобные выдохи не пропускает – он прищурился и продолжил:
– И это не единственная странность, моя Любовь. Например, ты теперь менее уязвима к травмам, а любые повреждения должны заживать буквально на глазах…
