– Попалась! – радостно объявил он, будто эта погоня и в самом деле невинная игра.
Рядом с ним неизменно – свита. Семь преданных вассалов. Лаверн не помнила их лиц и имен, они была настолько похожи, что легко было спутать. А имена Даррел использовал редко. Он вообще редко говорил с ними, когда был с Лаверн. Только демонстрировал ее, молча. Играл на ней, как на арфе, и Лаверн пела. За несколько дней, которые молодой лорд провел в замке, она выучила все ноты боли, а Даррел был отличным менестрелем.
Эти семеро пока не научились играть, но наблюдать за игрой любили. Наверное, оттого он и взял их с собой сегодня – показать, как следует учить непокорных рабынь.
– Пожалуйста… – Губы занемели и не слушались. Лаверн попятилась, споткнулась о сломанную ветку и больно приземлилась на копчик. Из глаз посыпались искры, сердце колотилось так быстро, что, казалось, вот-вот взорвется. На глаза навернулись слезы: то ли от боли, то ли от отчаяния.
Даррел спешился, изящным движением смахнул несуществующую пылинку с лацкана и повернулся к Лаверн. Он приближался нарочно медленно, знал, что страху, как сладкому плоду, следует дозреть, налиться соком. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она отползает, мечется, понимая, что бежать некуда. Даррел свистнул, и собаки окружили ее кольцом. Открыли пасти, вывалили розовые шершавые языки. С длинных клыков на землю капала липкая слюна.
– Ты плохо себя вела, – констатировал Даррел, подходя совсем близко. Она чувствовала аромат хмеля и ладана. От этой смеси ей всегда становилось дурно. Или же не от смеси, а оттого, что сразу после этого запаха следовала боль? – Придется тебя наказать.
Лаверн захотелось умолять о пощаде, и от этого во рту собиралась вязкая, противная слюна. Кукла. Точно кукла – без гордости и воли, игрушка в руках высшего лорда. Так ей твердили с детства, а она взяла и поверила.
– Раздевайся.
Не приказ – удар. Пощечина, и Лаверн пытается прикрыться, чтобы скрыть унижение.
– Я сказал, раздевайся!
У ее ног разворачивается гибкое кольцо плети. Лаверн знает, следующий удар – ее.
Пальцы дрожат и не слушаются, а пуговиц так много… Смешно. От ее дорожного платья мало что осталось, но петли держат крепко. Не поддаются.
– Встань.
Не дожидаясь исполнения приказа, Даррел хватает ее за руку и больно сжимает, рывком ставит на ноги.
– Ничтожество… – шепчет ей в губы, при этом лицо его искажено такой яростью, что Лаверн цепенеет. Сегодня Даррел нетерпелив, потому не ждет, когда она справится с пуговицами сама. Его рука тянется к горлу, стискивает шерстяной ворот и с силой рвет. Бусины темных пуговиц осыпаются на ковер из мха и хвои.
Лаверн помнила россыпь их, будто кто-то опрокинул горсть черники. Рваную ткань нижней рубашки. Холод на обнаженной груди. И предвкушающий смешок одного из свиты Даррела, кажется, Лиама.
– Дай поиграть с девкой.
– Потом, – отмахнулся Даррел. – После меня. Ее на всех хватит.
Он толкнул ее на землю, навалился сверху, ладонь больно сжала грудь, а рукоять хлыста царапнула щеку.
– Отец берег тебя, не давал мне играть, – шепнул Даррел ей на ухо. – Но здесь его нет. Его вообще нет.
И не будет. Он мертв.
– Ты всего лишь грязная девка. В тебе нет магии. Нет ничего. Потраченные годы, ресурсы. Ради чего?
Если бы она знала…
– Сегодня ты станешь такой же, как и та, которая тебя родила. Шлюхой.
Неправда, мама не была такой! Она была доброй. И любила сад. В саду цвели розы и маргаритки, и яблоня родила каждый год. Мама варенье варила, а потом… Набег враждебного клана, крики, огонь, пожирающий крыши соседских домов. Вооруженные, одетые в меховые накидки мужчины. Изломанное тело отчима у плетеных из лозы ворот. Мама взмахнула рукой, и на ладони ее расцвела едва заметная тень проклятия…
Лаверн помнила ее остекленевший взгляд. И грязные следы от сапог налетчиков. Ее вывели на улицу, а дверь в дом оставили открытой. Лаверн хотела попросить, чтобы прикрыли, там ведь мама, одна… а еще нельзя топтать клумбы…
Промолчала.
И сейчас молчит, потому что боится, язык проглотила от страха. Мама не боялась, а она вот…
– Нет!
Крик оглушил, и она не сразу поняла, что кричала сама. И что тело, придавившее ее к земле, стало слишком тяжелым. Неподвижным. Ладонь, державшая хлыст, разжалась. Мир потемнел, закружил Лаверн в водовороте, в животе поселился обжигающий клубок. И горящие искры его понеслись по венам вместе с кровью.
Шаги. И псы завыли… почему?
– Что ты сделала с ним? – испуганно спросил Лиам, снимая с Лаверн неподвижное тело. – Ты убила его, дрянь…
Он замахнулся, и Ларвен зажмурилась, инстинктивно прикрывая голову. Но удара не последовало – Лиам упал замертво рядом с Даррелом. Из его правого глаза торчало древко стрелы.
Испуганно заржали кони. В ушах Лаверн противно зашумело, и она прикрыла их руками. А еще зажмурилась, словно таким образом могла выпасть из реальности, спастись от кошмара, развернувшегося вокруг. Истошно лаяли псы. Кто-то жалобно кричал и молил о помощи. А потом смолкло – все и разом. Лаверн отползла к стволу поваленной ветром сосны, прислонилась спиной и сжала края расползающегося лифа.
Глубоко вдохнула и… открыла глаза.
Собак не было. Лошади разбежались, а поляна была усеяна трупами свиты Даррела. Сам он лежал в двух шагах от Лаверн, и на лице его отпечаталась вселенская обида.
Мертв…
Лаверн произнесла это вслух, и слово ей понравилось.
– Окончательно, – согласились с ней, и она, вздрогнув, снова сжалась в комок.
Тень загородила солнце, пробивающееся через неплотную листву. Высокая. Широкоплечая. И лишь спустя несколько мгновений Лаврен поняла: человек.
Он был черноволос, смугл и совершенно незнаком. Красив? Пожалуй. Лаверн ничего не понимала в красоте, Даррел твердил, что она – уродина, в это верилось легко. А вот в то, что сам он – красавец, не очень, хотя служанки шушукались и опускали в смущении глаза, когда он появлялся на кухне. Еще когда был жив старый лорд, Лаверн застала Даррела с Вилой, горничной. Они стояли под лестницей, и Даррел хватал ее за упругий зад. Она дышала тяжело, так, будто вот-вот задохнется.
А после ее нашли мертвой в свинарнике – частично обглоданный свиньями труп. Доктор говорил о бремени сроком в два месяца.
Даррел всегда был спор на расправу.
Незнакомец рассматривал Лаверн с интересом, а потом решил, видимо, что опасности она не представляет, шагнул ближе…
И она закричала. Показалось, тьма всколыхнулась от этого крика, ошметками закружилась в неистовом танце. Этот танец заворожил темноволосого. Во всяком случае, на Лаверн он не злился.
