Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.
— Подойдите, пират.
Лэм прошел вперед, не спуская с нее взгляда. У него еще хватило нахальства сказать:
— Прошу прощения, ваше величество, — прежде чем опуститься перед ней на колени.
— Вот как? Вы — отъявленный мерзавец. В вас не заметно ни малейшей капли раскаяния.
— Я очень раскаиваюсь. Я прошу прощения не только за мои предполагаемые преступления, но и за появление перед вами в таком ужасном виде.
Она смотрела на него, стараясь понять, что он задумал. От нее не укрылось употребление слова «предполагаемые».
Его взгляд был слишком смелым, слишком мужским, и слишком много обещал.
Елизавету пробрала дрожь. Она чувствовала себя не столько королевой, сколько юной и растерянной девушкой. Внимательно глядя на него, она заметила, что кандалы причиняют ему боль. Но она не прикажет, чтобы их сняли: пусть страдает, раз так обошелся с ней.
— Можете встать.
Лэм так изящно поднялся с колен, как удалось бы лишь немногим, чьи руки скованы за спиной.
— Благодарю вас.
Елизавету раздражало, что за каждым их жестом наблюдают, к каждому слову прислушиваются. Все же она напомнила себе, что не должна отпускать своих советников. Слишком опасно было оставаться с Лэмом О'Нилом наедине.
— Когда вас в следующий раз приведут ко мне, сначала выкупайтесь, потому что меня оскорбляет ваш отвратительный вид и ваш отвратительный запах, — откровенно заявила она.
— Я надеюсь, что следующий раз будет. — Он наклонил голову. — Я сам себе отвратителен, — вежливо сообщил он, глядя ей в глаза, — и уверен, что выгляжу, как бродяга из Брейдуэлла.
— Я могла бы послать вас в Брейдуэлл, — сказала Елизавета. Неужели он рассчитывает обольстить ее этим своим откровенным взглядом?
— Но в этом месте отбывают срок только бродяги и шлюхи. — Он довольно нахально приподнял брови.
— Тогда я, наверное, должна послать туда вашу приятельницу.
Его нахальство пропало, и в глазах что-то блеснуло.
— Любовница — это не шлюха.
— Вот как? Я не знала, что тут есть какая-то разница, — сказала Елизавета. — Вы к ней все еще неравнодушны? — спросила она, стараясь скрыть ревность.
— Она была хороша в постели.
— Где сейчас жена Джона Хоука?
— На моем острове.
Елизавете очень хотелось, чтобы они остались вдвоем. Она должна узнать правду.
— Прошу всех выйти, — приказала она.
Все это время Ормонд с гневом смотрел на них и теперь, бросив на О'Нила убийственный взгляд, как будто переживал за сестру, вышел следом за Уильямом Сесилом, топая ногами. Лечестер не торопился повиноваться. С озабоченным видом он приблизился к королеве.
— Ваше величество, — начал он, пытаясь что-то возразить.
Елизавета смерила его ледяным взглядом. Черт побери, сейчас ей было не до Роберта! У нее на уме был только пират.
— Вы тоже, милорд. Я желаю поговорить с ним наедине.
— Это неразумно, — сказал Дадли, вспыхнув от злости.
— Я королева, и если я желаю поступить неразумно, так тому и быть.
Дадли в ярости повернулся и вышел. Елизавета заметила, что Хоук с мрачным видом все еще стоит у двери.
— И вы, сэр Джон.
Хоук поклонился. Он был так же взбешен, как Лечестер, но Елизавета подумала, что отчасти это объясняется стыдом.
— Прошу прощения, ваше величество, но этот пират слишком опасен. — Он нерешительно замолчал. — И я мог бы что-то узнать о моей жене, если позволите.
— Может, пират и изменник, но мне он не причинит вреда. О своей жене вы сможете узнать позже. Уходите, — приказала она Хоуку.
Он щелкнул каблуками и удалился. Елизавета стиснула вдруг взмокшие ладони. Ее взгляд нашел глаза Лэма.
— Вы ведь не причините мне вреда, негодяй? Он мягко улыбнулся.
— Нет.
Ее и без того нерешительное сердце совсем растаяло. Этот Лэм был таким, каким она его знала, каким он ей нравился. Чертов подлец, наемник, изменник! Она по своей привычке принялась расхаживать по комнате.
— Уже несколько лет назад вы стали хозяином на море, и у нас с вами всегда было соглашение — молчаливое, но вы действовали в соответствии с ним, — сказала она. — Вы нападали только в том случае, когда это не вредило моим планам или способствовало им, даже если это были совсем секретные планы. — Она помолчала, повернувшись к нему. — Почему? Почему вы изменили мне, Лэм?
Лицо Лэма приняло серьезное выражение.
— Прошу вас, Бет, выслушайте меня внимательно, очень внимательно.
Ей не понравилось его фамильярное обращение.
— Я слушаю. И жду. Я очень долго ждала этого объяснения, — чопорно сказала Елизавета.
— У меня было единственное намерение — не повредить вам.
Елизавета замерла. Это была уже не королева, а просто женщина, которая не решалась добиваться исполнения всех своих желаний.
— Вы знаете, что я вовсе не папист. Ведь вам известно, что за время правления вашей сестры я видел слишком много смертей на костре, чтобы поддерживать фанатика вроде Фитцмориса.
— Мне это известно. Потому-то я вас и не понимаю, Лэм, — сказала Елизавета. — Вы предали меня, Лэм. — Вашего друга и вашу королеву.
— Нет. — Лэм подошел ближе. — Я вас не предал. Уже много лет вы боретесь с ирландскими мятежниками, но так и не добились успеха. Не секрет, что лорд Перро не может схватить Фитцмориса. Но я, — блестя глазами, он сделал эффектную паузу, — я могу поймать паписта, Бет, и поймаю, если вы дадите мне свободу.
Елизавета только рот открыла.
— Новые козни? — вскричала она. — Что за ерунда? Вы просите, чтобы я вас освободила.1 Но ведь вы изменник. Изменник, и должны быть повешены.
Лэм не выказал ни малейшего страха. Он терпеливо сказал:
— Вы не слушаете, Бет.
— Что вы можете сказать такого, чтобы я решила освободить вас?
Он чуть заметно улыбнулся:
— Я никогда вам не изменял. Совсем наоборот. Я вступил в рискованный союз с Фитцморисом, для того чтобы отдать вашего самого заклятого врага в ваши руки.
Елизавета уставилась на него.
— Что же удивительного в том, что я в ваших интересах решил сыграть роль шпиона? Кто, как не я, имеет лучшие возможности и подходящую репутацию, чтобы заманить Фитцмориса в ловушку? — проникновенно сказал он.
