Может, в некоторых случаях оно и так, но это не объясняет, почему собака, обычно не склонная к проявлениям сентиментальности, вдруг крепко прижимается к человеку, который плохо себя чувствует или сильно расстроен. Или как получается, что пес, входя в комнату с детьми, сразу распознает малыша, испытывающего проблемы с общением, и ложится у его ног или пытается вовлечь его в игру. И от этого обстановка действительно разряжается.
* * *
Являются ли зрение и слух единственными каналами, по которым собаки получают информацию о нашем психологическом состоянии? Может ли им помогать обоняние? Ощущает ли собака нюхом, как мы себя чувствуем?
Чтобы ответить на эти вопросы, достаточно заглянуть в холодильник в кабинете доктора Кэттет в штаб-квартире «Медицинских носов» в Индианаполисе. Там вы не найдете ни яиц, ни молока, ни остатков пиццы. В этом холодильнике хранятся эмоции.
Если покопаться, там можно обнаружить тревожность, панику, страх, гнев и расслабленность. Или, выражаясь точнее, флаконы с ватными шариками, которыми проводили по лбу и шее человека, пребывающего в одном из этих состояний. Там же хранятся образцы запахов диабетической гипогликемии и судорог, о которых вы уже читали в предыдущих главах.
Флаконы находятся в пластиковых пакетах, а они, в свою очередь, в запечатанных контейнерах для снижения вероятности взаимного проникновения. Бóльшую часть времени запахи хранятся в морозильной камере, их достают и ставят в холодильник, когда дрессировщики обучают на них собак.
Проявления острых эмоций стали случаться в центре нередко, так как туда приходит все больше людей с посттравматическим синдромом и тревожным расстройством, желающих получить служебную собаку. Запахи используются здесь для дрессировки психических служебных собак. Сначала их обучают на образцах, полученных от разных людей, а в последние два месяца – на запахах будущего хозяина.
Действительно ли собака может отличить «кризисный» образец от «нормального»?
– На данном этапе, – говорит доктор Кэттет, – собаки доказали нам, что могут отличать запах человека с приступом тревожности или просто разозленного и запах того же человека в нормальном состоянии.
Доктор Кэттет хотел бы поработать совместно с какой-нибудь университетской исследовательской группой над проектом по изучению способностей собак различать по запахам разные психологические состояния. Это был бы большой прорыв, хотя несколько похожих экспериментов уже ставились в Италии, и их результаты появились в печати.
В статье в журнале «Behavioural Brain Research» под названием «Нос ЗНАЕТ страх» говорилось, что у чувства страха имеется свой запах или «химические сигналы», которые вызывают у собаки учащение сердцебиения и проявления тревоги по сравнению с контрольным состоянием. Иными словами, ученые из Университета Бари обнаружили, что пес может унюхать страх – как всегда утверждали военные и полицейские
[47].
Исследователи делали вывод, что собаки могут различать состояние удовольствия и страха у человека исключительно по запаху. Они считали это следствием эволюции: «Тот факт, что самая древняя сенсорная система настроена между этими двумя видами особым образом, указывает на то, что специфическая биохимическая сигнатура этих сигналов оставалась относительно неизменным переносчиком информации и… остается главным средством межвидовой коммуникации».
Возможно, в какой-то момент собаки помогут ученым найти лучший способ диагностики, как в случае с раком. Пока же мы можем довольствоваться тем, что псы используют и зрение, и слух, и обоняние, чтобы распознать, что творится у хозяина в душе.
Когда речь идет о тяжелых психических заболеваниях, любой инструмент, способный помочь, приобретает особую важность.
* * *
Голоса начались, когда Молли Уилсон было 6 лет. Сначала они были тихие – фоновый шум, постоянно крутившийся в голове. Они словно шептали откуда-то издалека, но она понимала, что они говорят. Голоса обзывали ее. Говорили, что она бестолковая. Они не любили ее и утверждали, что никто ее не любит.
Она пыталась игнорировать их. Закрывала уши руками. Но ничто не могло их заглушить. Дома, в школе – они вечно преследовали ее. Она стыдилась того, что они о ней говорили, поэтому никому про них не рассказывала.
С годами голоса становились все громче и настойчивее. Она слышала их словно через наушники, которые никак не могла снять. Голосов было три: мужчины, женщины и ребенка. Мужчина был самым резким и жестоким. Он говорил грубо, с ненавистью. Обычно даже кричал. Женщина то появлялась, то исчезала. Ребенок насмехался над ней. Иногда к какофонии голосов добавлялись еще какие-то странные звуки.
Весь этот отвратительный хор убеждал Молли, что ее мать, отец, сестра и брат лгут, когда говорят, что ее любят. Что все друзья смеются над ней. Что без нее всем было бы только лучше. Они говорили ей причинять себе вред. Говорили убить себя.
В школе она как-то умудрялась прилично учиться. Многим она нравилась, у нее были друзья. Дома Молли становилась раздражительной и тревожной. Родители отвели ее к психологу, но Молли не стала рассказывать про голоса. В 10 лет она начала бояться, что кто-нибудь ночью ворвется к ним в дом и убьет ее. Она запирала дверь своей спальни и отказывалась выключать свет и телевизор. У девочки появились и другие фобии, например страх иголок, довольно распространенный, который у нее принял особый вид: она боялась, что ей сделают укол с ядом под видом вакцины или лекарства.
В шестом классе ее начал «преследовать мужчина в шляпе и коричневом плаще». Лица у него не было – оно всегда оставалось в тени. Он приходил каждый день, иногда в сопровождении других людей. Все они были сумасшедшие и сильно ее пугали, но мужчину в шляпе Молли боялась сильнее всего. Он угрожал ей ножом. Однажды даже ударил, и она упала на пол, скорчившись от боли и страха.
Когда ей исполнилось 15 лет, Молли не выдержала и рассказала подруге про голоса и про человека в шляпе. Подруга убедила ее признаться во всем родителям. И 26 октября 2014 года Молли написала письмо на двух страницах и положила его матери на подушку. Она описала тот кошмар, который держала в тайне почти целое десятилетие; призналась, что с 11 лет наносила себе порезы. По ее словам, порезы помогали ей избавиться от голосов, по крайней мере на время. У нее были шрамы на ногах и на руках, но руки она перестала резать, потому что там следы оказывались на виду. Ей приходилось даже в жару ходить с длинными рукавами, чтобы никто их не заметил.
