Консерваторы в основном принадлежали к папской курии, центральному административному органу Ватикана. В большинстве своем пожилые итальянцы, жившие в отдалении от мира, они оказывали самое широкое влияние не только на мировое католичество, но и на самого папу. Как правило, их все устраивало в Церкви, и любые попытки что-либо в ней изменить они встречали враждебно.
И вряд ли нашелся бы человек, подходящий на роль консерватора более, чем 72-летний эрудит, кардинал Альфредо Оттавиани. Сын пекаря из римского района Трастевере, Оттавиани большую часть жизни провел в Ватикане, на территории в одну квадратную милю. В какой-то мере он был пленником своей должности: он должен был следить за чистотой доктрин и осуждать ересь. В «Папском ежегоднике» его имя появляется двадцать три раза; он участвовал в семи конгрегациях, двух комиссиях, одном трибунале и был защитником двадцати двух религиозных орденов. Критики говорили, что он считал все новое неправильным. Но на самом деле он говорил о том, что новое не обязательно бывает верным.
Многие консервативно настроенные сановники вообще не хотели Собора и за глаза называли его «папской прихотью». Они пытались саботировать подготовительную работу и тянули с ней: им казалось, что Собор навредит Церкви, обнажив ее внутренние отличия. И они решительно намеревались сохранить за собой власть на принятие решений, которую давала им курия под управлением сановников-итальянцев, гордящихся своей замкнутостью.
У сторонников прогресса не было единого лидера, но они собрались вокруг талантливой группы кардиналов из Германии, Франции, Австрии и стран Бенилюкса. Их типичным представителем был кардинал Ян Альфринк, высокий атлет, глава Католической Церкви в Нидерландах. Там Альфринк так часто общался с протестантами, «отделившимися братьями», что в одной итальянской газете его назвали «антикатоликом».
Собор продолжил работу в ходе четырех различных встреч. Первая сессия длилась с 11 октября по 8 декабря 1962 года; еще три состоялись в течение следующих трех лет и проходили осенью.
С самого начала было понятно: консерваторы и сторонники прогресса разделяют противоречивые взгляды. Еще на первой сессии приверженцы прогрессивных идей хотели изменить литургию, чтобы на ней звучала не латынь, а современные языки, что позволило бы мирянам принимать в ней участие. Естественно, консерваторы возражали.
Более фундаментальные проблемы касались предложенного документа (программы) по поводу божественного откровения. Программы готовил богословский комитет под началом кардинала Оттавиани, и в ней решительно и бескомпромиссно говорилось о двух источниках откровения: ими были Священное Писание и традиция, признаваемая в римском католичестве со времен Тридентского Собора. Сторонники прогресса, не видя никакого смысла в том, чтобы заострять внимание на различиях между католиками и протестантами, хотели представить Священное Писание и традицию двумя притоками единой реки. И главный вопрос звучал так: были ли хоть какие-то истины веры, обретаемые только в традиции – или же все истины веры можно было найти в Священном Писании?
Споры бушевали недели две. Наконец 1368 отцов Собора выступили за то, чтобы оставить документ Оттавиани без рассмотрения, но для принятия решения необходимо было как минимум две трети голосов. Папа Иоанн XXIII, наблюдавший за ходом Собора из своих апартаментов по замкнутой телевизионной системе, вмешался и велел составить программу заново. Этим занималась уже новая комиссия, которую возглавили кардинал Оттавиани и кардинал Августин Беа, иезуит, глава недавно сформированного Секретариата для содействия христианскому единству и лидер сторонников прогресса на Соборе. Как сказал канадец Грегори Баум, богослов, присутствующий на Соборе, «тот день вошел в историю как конец Контрреформации».
3 июня 1963 года, в разгар подготовки к новой сессии, папа Иоанн XXIII умер, и в скорби застыл весь религиозный мир. 21 июня кардинал Монтини, архиепископ Милана, взошел на папский престол как папа Павел VI – и немедленно объявил о своем намерении продолжить Собор.
На второй сессии, прошедшей осенью 1963 года, новое прогрессивное понимание Церкви столкнулось с традиционными представлениями консерваторов. Первый Ватиканский Собор провозгласил непогрешимость и примат папы римского. Второй Ватиканский Собор попытался объяснить, какое отношение имела к папе при управлении Церковью вся коллегия епископов. Консерваторы защищали верховную власть папы; сторонники прогресса требовали коллегиальности – большей власти для епископов.
В ряду нескольких ключевых дебатов в дни третьей сессии (с 14 сентября по 21 ноября 1964 года) был и спор о свободе вероисповедания. Не получится ли так, что провозглашение свободы религии сделает истину Божью относительной? Не станет ли это своего рода «топливом» для равнодушия? «Неважно, во что ты веришь, просто будь искренним!»
Еще на третьей сессии пытались выработать руководящие принципы жизни и работы священников, миссии мирян в мире и миссионерской работы в нехристианских областях.
На последней сессии, которая продолжалась с 14 сентября по 8 декабря 1965 года, снова вспыхнули споры о свободе вероисповедания. Декларация Собора о свободе совести провозглашала, что ни одно государство не имеет права под угрозой внешнего притеснения мешать проповеди и принятию Евангелия. В то же время Церковь отвергла предпосылку, которой держалась еще со времен Константина: та гласила, что при наличии возможностей и средств (как в Испании и Италии) Церковь имела право применять силу для исполнения ее религиозных требований и для ее дальнейшей работы по спасению душ. Приняв этот декрет, католичество в принципе торжественно отказалось от применения любой внешней силы против голоса совести. Это случилось 7 декабря – и ознаменовало радикальный отказ от практики, к которой прибегали полторы тысячи лет.
Собор завершился 8 декабря 1965 года впечатляющим празднеством на площади Святого Петра. Возможно, называть его революционным не стоит – это будет слишком сильно. Традиционная теология и папское правление в Церкви остались прежними. А шестнадцать декреталий Собора, за несколькими исключениями, отразили некоторый компромисс, на который смогли согласиться консерваторы и сторонники прогресса.
Приливная волна перемен
И все же Собор представлял собой значительный прорыв по сравнению с гневным духом Тридентского Собора и «оборонительной» склонностью Первого Ватиканского. Он обратил лицо Католической Церкви к миру – не гневное, но обеспокоенное.
Собор сотряс основы, вызвав в Церкви приливную волну перемен. Десять лет после его завершения оказались самыми бурными в современной истории Церкви. В мгновение ока было сметено столько духовных и религиозных вех, что обычные католики пребывали в полном смятении.
Первая волна потопа ударила вскоре после Собора, когда ввели новую литургию. Рядовые католики, приученные воспринимать мессу как некий таинственный и неизменный порядок церемоний, восходящий еще к самому Христу, были не готовы к тому, что случилось, ни умом, ни духом, ни душой. На их глаза алтарь вынесли вперед, а священник обратился к собравшимся, и молитвы, прежде читаемые на латыни, он теперь громко возглашал на знакомых людям языках. От многих старинных обрядов просто отказались. Прежде верующие, пришедшие на богослужение, сохраняли молитвенное расположение духа и почти не замечали других; теперь же их просили приветствовать друг друга «знамением мира».
