А в конце месяца случились сразу две неожиданные радости. Во-первых, черт из службы безопасности принес Вовану первую зарплату. Это была огромная картонная коробка с надписью «Rank Херов» (непонятно было, русский это или английский). В коробке были запаянные в пластик доллары. Столько бабок Вован видел только раз в жизни, после одной гнилой разборки в Долгопрудном, да и то ему ничего тогда не досталось. Вторая радость была такой: его акционерное общество из закрытого было перерегистрировано в открытое, и с двери сняли замок.
Довольно скоро у Вована установился новый распорядок. С воплями дожав стрелку до самой нижней отметки, он хватал свою коробку с деньгами, выскакивал на улицу и, считая про себя секунды, мчался к одному из местных центров досуга. Их в радиусе его досягаемости (так, чтобы он успел добежать до места и вернуться назад до того, как стрелка пересечет отметку) было два: клуб финансовой гей-молодежи «Gaydarth Vader» и кафе «Бомондовошка», где собирались представители элитарно-богемных кругов.
Разницы между ними не было никакой — и тут и там сидели какие-то темные фигуры в капюшонах (ни одного лица Вован так и не увидел) и пили что-то из глиняных чашек. Вован пробовал с ними заговорить, но они не отвечали. А времени на повторные попытки у него не было — надо было бежать назад.
Прохаживаясь вокруг сковородки перед тем, как присесть, он часто размышлял, что же с ним происходит на самом деле — колы-мит ли он в Гондурасе, или все же гондурасит на Колыме? Трудно было прийти к определенному выводу. Истина, похоже, была посередине — к такому ответу подталкивали не только собственные наблюдения, но и книжки, которые ему приносил черт из службы безопасности. Одну из них написал некий Какс, а другую — некий Сейси. По Каксу выходило, что он колдурасит на Гоныме, а по Сейси — что он гонымит на Колдурасе.
Оба автора сходились в одном: что не бывает ничего слаще тайм-аута. Вован и сам это знал — можно сказать, чувствовал жопой. Но книги на этом не останавливались и объясняли экономическую диалектику: чтобы позволить себе этот тайм-аут, его надо постоянно откладывать. Ибо люди, вся жизнь которых проходит в одном непрерывном тайм-ауте, никогда не накопят достаточно денег, чтобы позволить его себе хоть когда-нибудь.
Сначала у Вована возник метафизический протест, сопровождавшийся, как обычно в таких случаях, вопросом о границах реальности и о том, могут ли они быть преодолены. Дело было в том, что его зад уже давно превратился в огромную ороговевшую мозоль, и он потерял возможность разгибать спину. «Раз уж я стал так похож на гамадрила, — с обидой думал он, — так я бы лучше действительно им стал. Качался бы себе на лианах, ел бы бананы. Все лучше, чем…»
Черт из службы безопасности, с которым он поделился своими соображениями на эту тему, сказал по секрету, что гамадрилом стать можно, но для этого надо попасть в какое-то лоно (он даже набросал на куске серого пергамента, как его опознать), но вот только сначала надо было дождаться конца кальпы. Что это такое, черт не объяснил — похоже, сам толком не знал.
Но вскоре метафизические вопросы полностью перестали мучить Вована. Он узнал, что в обоих центрах досуга у пацанов из службы безопасности можно взять коксу. Правда, когда Вован услышал, сколько этот кокс стоит, он чуть не припух: всей его коробки с долларами хватало на одну дорожку. Но у службы безопасности были свои резоны: возить сюда кокс было куда как сложнее, чем в Москву.
Кстати, пацаны из службы безопасности были совсем свои, даром что черти. Вован уже давно прятал в своей хибаре таз с водой, куда иногда опускал на несколько минут зад, а черт, приносивший ему зарплату, делал вид, что ничего не замечает. В ответ Вован не замечал того, что коробка с гринами была распечатана и некоторые пластиковые упаковки разорваны — словом, шла нормальная командная игра, так что чертям Вован верил. Да и потом, ничего другого на эти бабки купить было все равно нельзя, так что Вован жадничал недолго.
Купив дорожку коксу, он вытягивал ее сквозь свернутую банкноту и выходил из «Бомондовошки» на пленэр.
И тогда наступали те три минуты (максимум три минуты двадцать секунд, потом надо было бежать назад), которых он ждал каждый месяц. С души спадала тяжесть, смутные огни в тумане наливались забытой красотой, и он бывал почти что счастлив. Во всяком случае, именно этих трех минут он и ждал все остальное время.
Но однажды этот распорядок нарушило неожиданное событие. В самом начале второй минуты отдыха на пленэре к нему подлетел ангел.
Вован вздрогнул и испугался — но не ангела, а того, что оплаченный страданием кайф вот-вот обломится.
— Слушай, — сказал ангел, озираясь по сторонам, — чего ты здесь маешься? Пошли отсюда. Тебя ведь здесь уже давно никто не держит.
— Да? — недружелюбно сказал Вован, чувствуя, как по зеркалу кайфа поползла мелкая противная рябь. — Куда ж это я пойду? Мне здесь зарплату платят.
— Да ведь твоя зарплата говно, — сказал ангел. — На нее все равно ничего не купишь, кроме дорожки кокаина раз в месяц.
Вован смерил ангела взглядом.
— Знаешь что, лох, — сказал он, — лети-ка отсюда.
Ангел, судя всему, обиделся — взмахнув крыльями, он взвился в черное небо и скоро превратился в крохотную снежинку, летящую вертикально вверх.
Вован чуть приподнялся на задних ногах и поглядел на далекую цепочку тусклых огней. Кайф был порушен. Впрочем, это уже не играло роли, потому что пора было бежать назад.
— Зарплата говно, — повторил Вован, изготавливаясь к старту. — Во баран, а? Хоть бы Сейси почитал, или Какса. Зарплата здесь обалденная. Просто… Просто такой дорогой кокаин.
ФОКУС-ГРУППА
Свет горизонта
(А) Ввиду беспредельности знания остается
очень немногое из того, что еще должно быть
познано, например, светлячок в бесконечном пространстве.
«Йога-сутра» Патанджали
Мир состоял из двух пересекающихся под прямым углом плоскостей, и сначала было неясно, какую из них считать вертикальной, а какую горизонтальной, — все зависело от положения наблюдателя и его личной гравитационной ориентации. На первой плоскости сидели два серебристо-серых мотылька. По другой медленно двигалось что-то темно-коричневое, как бы состоящее из двух частей. Сначала оно было слишком далеко, чтобы про него можно было сказать что-то определенное. Потом оно приблизилось, и стал виден жук-навозник. Тогда стало ясно, что поверхность, по которой он перемещается, — это пол: даже если бы сам жук мог ползти по стене, держась на каких-нибудь присосках, навозный шар, который он толкал перед собой, сразу упал бы. Поэтому та плоскость, на которой сидели два мотылька, несомненно, была стеной.
— Погляди на него, — сказал один мотылек другому. — Что ты видишь?
Второй мотылек внимательно вгляделся в коричневый шар.
— Его дочь учит испанский язык, — сказал он, — и это довольно дорого обходится их семье. Он хочет ехать отдыхать в Хургаду и только что пережил серьезный домашний скандал по этому поводу… А сейчас он думает о шляпе из пальмового листа, которая висит в комнате у его дочери. Причем по какой-то причине он настолько погружен в мысли об этой шляпе, что я вижу ее во всех подробностях, как на снимке с хорошим разрешением. Вот и все. Я имею в виду, все его особенности.
