Девушка уверяет меня, что к следующему возвращению Земли ученые наверняка изобретут лекарство для нас, ведь там пройдет целый год. Но я ей не верю. Я знаю: повторится ровно то же, что было в прошлый раз: еще один земной год принесет нам груду бесполезных медикаментов. В предыдущий прилет санитарного корабля я сказал медикам, что они попусту теряют время. Но медики стали доказывать, что я неправ, и клялись, что к следующему прилету лекарство будет готово. «То же самое вы говорили десять лет назад, а воз и ныне там», — усмехнулся я. Но они упорно твердили, что медицинский прорыв непременно свершится, что ждать совсем недолго, ведь для меня десять лет — это всего десять дней. «Алилуйя!» — отмахнулся я, и тогда они фыркнули, что мне все безразлично. «Мне и вправду все безразлично», — ответил я. Они объяснили, что это один из симптомов моей болезни — пациенту все равно, вылечат его или нет. «Это вас надо вылечить, — сказал я. — По-моему, вы все больны».
Мое черное окно — не совсем черное: в нем проплывают светящиеся головастики. Это звезды; замедленное время корабля изменило их форму. Я часто смотрю на них, откинувшись в своем кресле; иногда мне кажется, что они отчаянно извиваются. Головастики плавают, извиваясь, в черном космическом пруду; стремятся куда-то, а попадают в никуда. Так и человечество, отчаянно дергаясь и извиваясь, вечно стремилось попасть из точки А в точку Б, не понимая, что точка Б — та же самая А, только замаскированная. Я никогда не любил человечество, а теперь его просто ненавижу. Какая ирония! Вот мы лежим здесь, полные ненависти, а наши благородные соплеменники на земной орбите, отбросив на время ненависть, сутки напролет ищут панацею от нашей мерзкой болезни. При этом для нас проходят всего лишь часы, когда для них — целый год.
Панацея, магический антиген, волшебная сыворотка. Мы, по сути, помещены в карантин времени, хотя наша болезнь не зараза. «НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ: КОРЬ, СВИНКА, ВЕТРЯНКА, СКАРЛАТИНА!» Работа соплеменников по нашему спасению была бы трогательной и благородной, если игнорировать, сколько жизней в истории человечества было погублено из-за безразличия, пренебрежения и равнодушия. «Но чьего пренебрежения? — спрашиваю я себя. — Чьего безразличия? Других людей? Но почему кто-то должен быть небезразличным к тому, кто сам полон безразличия и пренебрежения? Как можно ждать от другого того, чего ты сам не можешь ему дать? Безразличие, равнодушие, пренебрежение — неотъемлемые черты человека. У меня нет права ждать помощи, и я никому не обязан помогать. Если ты не готов признать эту истину, ты заслуживаешь смерти». Так я хожу по кругу, споря с самим собой, и ничего не могу доказать; как ни стараюсь, не могу бросить тень сомнения на бескорыстие людей, которые пытаются спасти наши жизни.
— Выпейте, пока он теплый.
Это Джун с моим кофе. Я принимаю чашку из ее руки и ставлю на маленький столик возле кресла-кушетки.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она.
— Нормально.
— Новых язв не появилось?
— Нет.
— Вы уверены? — Ее забота кажется искренней, но это не так. Она просто строит из себя Флоренс Найтингейл. — Вы не должны ничего скрывать.
— Знаете что? Вы занимайтесь своими делами, а со своими я разберусь сам.
Она смотрит на меня, чуть наклонив голову в сторону. Затем поворачивается и идет в кабину пилота, туда, где находится средоточие ее истинного интереса.
Прямо напротив меня в двойном кресле для супружеских пар лежат Уоррики. Когда-то, без сомнения, они были красивой парой, но язвы, покрывающие их лица, превратили их в парочку прокаженных. У меня пока поражены только живот и грудь, но, похоже, еще одна папула зреет на внутренней стороне бедра. У меня нет ни малейшего желания смотреть на нее, не хочется даже просовывать руку под одежду и проверять, действительно ли она есть. Еще одна язва — еще одна дыра в лодке, которая давно идет ко дну.
Первое время этиологи думали, что папулы и язвы — это новая форма базальноклеточного рака, и не стали проводить анализы костного мозга. Но немногим позже этиолог по имени Юстейс Сиддон настоял на этих анализах и обнаружил аномальные клетки, никогда прежде не встречавшиеся ученым. Клетки попадали в кровоток и быстро распространялись по организму. Новый недуг назвали «Болезнь Сиддона». Все новые и новые случаи регистрировались в разных частях мира. Причина болезни оставалась неизвестной, но ученые США, Великобритании, Франции и Советского Союза, объединив усилия, изобрели сыворотку, которая при своевременном введении уничтожала аномальные клетки и лишала костный мозг способности производить новые. Началась общая вакцинация по всему миру, но сыворотка помогала не всем — на тех, кто заболел первыми, она не действовала. Америка и Советский Союз уже владели технологией изоляции временных промежутков; были сконструированы корабли стазиса, куда, как в лазареты, поместили заболевших — до тех пор, пока не будет открыта более эффективная сыворотка. Корабли стазиса предоставили всем странам, и я не знаю, сколько их сейчас висит в космосе. Может быть, наш — последний. Да и он наполовину пуст.
Глядя в черное окно на звезды-головастики, я мысленно переношусь в земное прошлое. До болезни я был удачливым бизнесменом. Моя компания скупала социальные многоквартирные дома, которые государство в отчаянной попытке сократить бюджетные расходы лишало субсидирования.
Мы ремонтировали здания, приводили квартиры в порядок и затем предоставляли жильцам возможность выкупить свое жилье. В большинстве случаев купить его они не могли, ведь в цену закладывались наши расходы на реновацию и, конечно, наша маржа. В итоге квартиры покупали те, у кого есть деньги, а жильцам приходилось искать себе другое пристанище. Такой бизнес многие называют бесчеловечным, но это несправедливое утверждение: жильцы все равно не смогли бы оплачивать аренду без государственных субсидий, им все равно пришлось бы выселяться, со мной или без меня. Я просто воспользовался ситуацией, за которую никакой ответственности не несу. Так что если кто и бесчеловечен, то не я, а правительство.
Тем не менее, не могу сказать, что руководствовался в жизни благородными принципами. Слово, которое, пожалуй, лучше всего подходит ко мне и таким, как я, — беспринципность. Беспринципность — сама суть свободного предпринимательства. Если в тебе нет цинизма и беспринципности, ты будешь всю жизнь батрачить на того, у кого они есть, и будешь ходить не по широким улицам, а по закоулкам современной цивилизации.
У меня хватит ликвидных активов, чтобы купить корабль, в котором я сейчас умираю, да и все остальные такие корабли. Но я не могу купить то, что сейчас мне нужнее всего: лекарство от болезни, которая меня убивает.
Джун приносит нам сок и желает спокойной ночи. Я лежу в кресле-кушетке и смотри на головастиков за окном. Я знаю, что Джун спит с пилотом. Им оплачивают каждый день и каждую ночь в космосе, им уже начислили выплату за десять лет, хотя провели они здесь всего десять дней. Все, что делает пилот — деактивирует стазис, когда в поле зрения появляется Земля, и активирует поле снова, когда медики покидают корабль. Все, что делает Джун — разносит таблетки и приготовленную робо-шефом еду и еще проверяет, кто из нас умер, а кто еще жив.
