— Хорошо. Тогда… есть просто дико хочу.
— А если бы ответила «да», не захотел бы?
На губах Алёны появляется улыбка. Она и сама ощущает это самое облегчение. Пусть всё горит синим пламенем. Ей впервые настолько хорошо, а подумать о том, что будет через несколько дней, она успеет завтра. Или послезавтра.
— А если бы ответила «да» — переживал бы. А я когда переживаю, мне кусок в горло не лезет.
— Широков… Знаешь, кто ты?
— Только не говори, что я веду себя как ребёнок.
— О, нет. Этого я точно не скажу. Но ты меня заставляешь нервничать.
— Так это же классно.
— Думаешь?
— Уверен.
— А если серьёзно — брось переживать. Я не жалею. И не пожалею.
Она поднялась из-за столика и, позволив сомнению охватить себя всего на долю секунды, всё же наклонилась и невесомо коснулась губами губ Никиты.
— Я на пляж пойду. Догоняй.
У них всего несколько дней на отдых без лишних мыслей о том, что будет или чего не будет. Обо всём остальном она подумает после.
* * *
После жарких дней с привкусом специй Питер показался особенно нелюдимым и неприветливым. Противный колючий дождь с примесью снега, больше похожего на льдистые осколки, попадал в глаза, понуждая зажмуриваться. Холодный ветер налетал резкими порывами, пронизывал одежду насквозь.
Алёна поёжилась, поднесла ко рту озябшие руки и предприняла бесплодную попытку согреть их дыханием. Выстуженный салон машины был влажным и здесь даже было холоднее, чем на улице.
— Сейчас, движок чуть поработает и стартанём, — как можно беспечнее проговорил Никита, и Алёна едва сдержалась, чтобы не потрясти головой, будто хотела избавиться от наваждения.
С самого начала пути, едва сели в самолёт, чтобы лететь обратно, ей стало чудиться, будто краски их арабской сказки тускнеют. Стираются воспоминания, ощущения кажутся выдумкой, и всё остаётся позади. Там, откуда больше не будет возврата. И вот теперь, когда сидела рядом с Никитой, пытаясь хоть немного согреться, чувствовала какую-то опустошённость. Раньше думала, что стоит только вернуться, она будет вынуждена принимать какие-то решения. Но сейчас понимала — ей ничего не хочется. Ни говорить о том, что будет дальше, ни даже размышлять об этом.
— Ага. Ты меня до дома же подбросишь?
— Да. Если хочешь к себе. Или может, ко мне?
— Звучит… странно.
— Есть немного. Но я бы хотел, чтобы ты ко мне переехала.
Они не говорили о таких вещах там, в Египте, а наверное, стоило. Надо было сразу расставить все точки над «i», чтобы теперь не сидеть и не придумывать, как бы помягче сказать Никите то, что обязана была произнести.
— Я пока женщина замужняя, и у меня дом свой есть.
— Ты серьёзно сейчас?
Никита повернулся к ней всем корпусом, и Алёна инстинктивно вжалась в сиденье. В его глазах снова загорелось что-то потустороннее. Глупости. Это просто ещё одно наваждение.
— Я серьёзно. И я не имела ввиду, что собираюсь оставаться замужней и дальше. Но время на решение этих и других вопросов мне необходимо.
— А ещё что тебя останавливает?
— А для тебя больше поводов пока оставить всё как есть не имеется?
— Нет.
— А мать твоя?
— А что с ней не так?
— Пф! У меня к тебе тот же самый вопрос: «Ты сейчас серьёзно?»
— Да.
— У неё муж мой живёт. Почти бывший, но всё же.
— И?
— Без и.
Алёна поняла, что начинает раздражаться. Но корить себя за то, что не завела эту беседу раньше, уже было поздно.
— Никит… Ну вот представь. Живу я у тебя, вдруг маманя твоя с утра звонит в дверь. Что мне — в шкаф прятаться, как полагается любовнице?
— Я ей адреса не сказал. И не собираюсь говорить.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
— Вот так просто съехал и всё?
— Она не особо интересовалась, куда я и почему.
— Понятно. Занята слишком. Но это вообще дела не меняет.
Алёна отвернулась к окну, протёрла его рукавом куртки и, когда Никита отъехал от обочины, принялась смотреть на то, как за стеклом вереницей пробегают дома и уличные фонари. На душе было как-то странно — пусто, но одновременно горько. Никита молчал, вероятно, решив не трогать её, и Алёна была ему благодарна за это. Наверное, так было неправильно по отношению к нему, но иначе она сейчас не могла. Ей нужна была пауза. Перед тем, как она шагнёт вперёд к новой жизни, необходимо было так много всего сделать.
Когда Никита остановил машину возле подъезда её дома, повернулся к ней и вопросительно взглянул, она поняла, что он ждёт от неё чего-то. Каких-то слов, возможно, обещаний.
— Я одна поднимусь, хорошо? — спросила, надеясь завершить этот разговор как можно быстрее.
— Хорошо. Завтра мы увидимся? — Он колебался ровно секунду прежде чем ответить. И всё же решил согласиться на её условия. И хоть Алёна понимала, что долгой передышки он давать ей не станет, всё равно ухватилась за эту возможность пока завершить всё без выяснения отношений.
— Возможно. Я позвоню тебе, окей?
— Окей.
Никита сделал глубокий вдох, усмехнулся и вышел из машины, заставив Алёну почувствовать себя ещё гаже, чем до этого. Он не заслужил такого отношения, но дать ему больше — означало солгать, что всё в порядке. С ней всё в порядке, и она готова к тому, что их жаркий короткий роман продолжится прямо здесь и сейчас.
Алёна вышла следом, забрала сумку, которую Никита уже вытащил из багажника и, потянувшись к нему, скользнула губами по его щеке.
— Никит… время мне дай, хорошо?
— Да хорошо-хорошо. Дам.
— Ну. Не дуйся.
— Мне не пять лет, чтобы я дулся. Тяжко просто это всё.
— Знаю. Мне тоже тяжко. И мне с тобой очень хорошо было.
— Не надо…
— Что не надо?
Она посмотрела на него удивлённо. Говорила о том, что действительно чувствовала, понимала — делает то, что причиняет Никите боль. Но ведь просила совсем немногого — времени.
— Мне не нравится это слово. Было.
— Я не то имела ввиду. — Она улыбнулась, чтобы хоть как-то сгладить возникшее у Никиты ощущение, но поняла, что вряд ли преуспеет с этим. — Мне с тобой хорошо. Но сейчас я просто хочу подняться к себе, принять ванну, выпить чашечку кофе. И пока ни о чём не думать. А дальше уже пораскинуть оставшимися после нашего крышесносного романа мозгами и понять, что мне делать дальше.
— Понял. Тогда… до встречи?
