Против Нижнего храма, на другой стороне площади стоял дворец сатрапа. Сам правитель с семьёй расположился на дворцовом балконе и внимательно следил за Самшит через подзорную трубу.
Девушка глубоко вдохнула и задержала воздух в груди, пытаясь упорядочить перемешавшиеся вдруг слова. В изгнании она прочла тысячи проповедей перед теми, кому был чужд свет истинной веры, но сегодня, представ пред теми, кто всей душой веровал в Элрога, Самшит вдруг смешалась. Мысли сумбурные и невнятные закопошились в голове, ожили сомнения в том, достойна ли она, хватит ли её сил, откуда ей знать, чего желает Пылающий? Вера, прежде несокрушимая, внезапно подверглась сомнению в самый неподходящий миг.
Доргонмаур, холодный и тяжёлый, задрожал в руке. Совсем как живой он трепетал и… пел? Тонкая, божественно красивая нота проникла в саму суть Самшит, изгоняя слабость духа. С какой-то чужой силой, она воздела копьё, указав туда, где на небе растянулся длинный розовый шрам.
— Девятнадцать лет! — её голос заметался по площади эхом. — Девятнадцать лет висит над нами проклятье, предвещающее конец мира, который мы знаем! Днём страхи отступают по милости владыки Элрога, греющего нас своей любовью! Ночью алая рана растягивается всё зримее, лишая нас душевного покоя за себя и близких! Девятнадцать лет мы молимся и надеемся, что Он избавит нас от предначертанного несчастья! Девятнадцать лет нас терзает тревога! Дети мои, чистым душам, посвящённым Пылающему, не пристало жить в страхе! Чада Пылающего живут в битве!
Копьё задрожало так, что руке Самшит стало больно. Никто рядом, и никто внизу не замечал этого. Пение тоже слышала лишь она. По легенде, именно Доргонмаур спас нескольких женщин в тот день, когда эльфы Далии сокрушили Гроганскую империю и началась Эта Эпоха. Весь старый мир рухнул тогда, величие Императоров-драконов померкло, но копьё первого среди них провело избранных женщин через половину мира на юг, сюда, в Ур-Лагаш. С тех пор ни разу в анналах храмовой летописи не упоминалось о копье иначе как о «холодном и тяжёлом». Но сегодня оно проснулось, и Верховная мать ощущала сквозь боль народившееся тепло.
— Элрог посылает своим детям послание: не бойтесь! Он позаботится обо всех нас! Пусть сердца верных наполнятся отвагой, а в руках засверкает оружие! Агнцы ли вы, ждущие заклания, либо же дети дракона вы, изрыгающие пламя? Услышьте волю бога, дети мои: быть великой войне и в ней вести нас будет Доргон-Ругалор!
Копьё едва не вырывалось из обессилевших пальцев, его кристаллическое острие прежде мутное как слюда, воспылало на миг и Неугасимый Пламень в вышине ответил на этот блеск. Краски мира выцвели, всё побелело, всякий, видевший это испытал ужас перед слепотой, но в милости своей Элрог вернул смертным глаза.
Многоголосый рёв восторга.
Верховная мать провозгласила начало молитвенного песнопения и чистейшим голосом повела его, увлекая тысячи душ. Вся площадь пела в унисон, весь город вибрировал от наполнявшей его силы.
— Латум! — провозгласила Самшит, завершив молитву и проповедь.
Содеяв сие, она покинула ложу, и как только жрицу перестало быть видно, Верховная мать со стоном повисла на Доргонмауре.
Всё её тело потеряло энергию, руки едва цеплялись за древко, воздуха не хватало, сознание стремилось куда-то прочь, она жаждала немедля упасть и уснуть.
— Госпожа?
Пламерожденные подступили и мягко придержали её вместе с копьём.
— Оно потянуло из меня силы, — шёпотом сказала Самшит, не отпуская артефакт. — Я чуть не потеряла сознание у всех на виду…
— Прикажете вернуться наверх?
— Нет! Нет… Нет. — Самшит выпрямилась усилием воли. — Необходимо встретиться с сатрапом. Я пройду по площади.
— Это неразумно, госпожа. Там очень много народу.
— Это мои верующие.
— Не все. В городе заперто немало моряков издалека. Стража не позволяет купцам и авантюристам громко роптать, но сейчас они не испытывают к вам любви. Все они там, на площади.
Слова Н’фирии были совершенно верны, однако Самшит уже приняла решение. Ей требовалось то, что могла дать лишь преисполненная религиозной радости толпа верующих, то, что она не успела вобрать, пока стояла далеко и высоко над ними.
Врата Нижнего храма отворились, наружу выступили Огненные Змейки. Они держали безукоризненный ромб, внутри которого шла Верховная мать и Пламерожденные. Воительницы Анх-Амаратха несли в руках круглые щиты с заточенными стальными краями и копья, солнце играло на их островерхих шлемах, украшенных чеканной чешуёй, на красно-жёлтых нагрудниках, на птеругах, ласкавших сильные ноги. За этой грозной и красивой стеной бушевало море лиц и рук, приветственные крики, молитвы и нечленораздельная речь достигали Самшит, и она чувствовала их как прикосновения. Тяжёлый Доргонмаур в руке тоже чувствовал, он подрагивал еле-еле, сонный, холодный. Силы возвращались к Верховной матери, она напитывалась верой.
Дворец сатрапа встретил их прохладой и приятными ароматами. Он был очень богато обставлен и полон лебезящей прислуги, всюду на стенах красовались фрески и мозаики с батальными сценами, стояли разодетые в настоящие доспехи каменные изваяния.
Сатрап вышел навстречу главе культа, опустился на одно колено, поцеловал протянутую руку, поднялся не без усилия. Он был уже немолод, но ещё и не совсем стар, длинная завитая борода серебрилась, на смуглом до черноты лице выделялся огромный нос, густые волосы ниспадали на спину, а больше половины зубов во рту сверкали золотом.
— Матушка Самшит, я безумно рад видеть вас в здравии! — молвил сатрап.
— Это взаимно, владыка Нехей.
— Прошу вас.
Во внутреннем саду дворца на расписном столике ожидал горячий чай и большое блюдо с самыми дорогими сладостями, которые только можно было найти на архипелаге. За листьями раскидистых фикусов притаились музыканты, а вокруг фонтанов гуляли павлины. Когда сатрап и Верховная мать улеглись на кушетки, подле появились опахальщики, лениво подошёл к хозяину домашний леопард.
— Должен сказать, матушка, что сердце моё поёт с тех пор, как вчера вечером из Анх-Амаратха прилетел посыльный висса с письмом! Воистину счастье пришло к нам!
— Всё в воле Элрога.
— Воистину, — повторил Нехей и коснулся пальцами лба в ритуальном жесте почтения. — Какая радость, что воля Элрога совпала с нашей волей, не так ли, матушка? Я не был уверен, что всё получится, но посмотрите на вас теперь! Посмотрите!
Сатрап взглянул на женщину преисполненный почти отеческой любви, поглаживая при этом задремавшего у кушетки кота. Самшит это не понравилась. Невзирая на их союз и давнее знакомство, Верховная мать культа не могла позволить светскому владыке забывать его место.
Она была представлена Нехею довольно давно, совсем юная жрица, которую ненадолго приставили к дочерям сатрапа как духовную наставницу. Но того времени во дворце ей хватило, чтобы мимовольно выделиться. Самшит обладала горячим сердцем, ораторским даром и красотой народа айтайлэаха, что была притчей во языцех. Правитель Ур-Лагаша запомнил юную жрицу и следил за её успехами до дня изгнания и даже после. Именно он помог Самшит тайно вернуться из ссылки.
