— Лиль, все нормально, я пойду, ладно? Мне надо идти. У меня талончик на одиннадцать, — попросила Важенка.
Лиля разжала руки, и Важенка, как-то криво улыбаясь, попятилась от нее.
— Пока… мне правда надо, — она кивнула в сторону поликлиники. — Ну, сама знаешь…
Сделала еще два шага спиной вперед, где-то у бедра помахала ладонью на прощание и, повернувшись, быстро зашагала к зданию женской консультации. Лиля секунд пять смотрела ей вслед, потом бросилась вдогонку.
— Не, я так не могу. Пиши давай. Есть листочек? Пиши адрес в Лейпясуо. Я сейчас прямо туда. Приезжай к нам сразу после врача, как тут все закончишь. Митька где-то в Москве, а няне плохо, всю ночь было плохо. Там днем перерыв, электрички не ходят, не успеешь до него? В 12:30 последняя, потом только в полпятого. Ну хоть вечером приезжай, а? Там печка, уйдем на веранду от няни, чай с сушками, лампу керосиновую зажжем… Осень почти. Поболтаем. Я так соскучилась по всем… о, давай баню затопим!
* * *
Уже на остановке Лиля передумала ехать сразу на вокзал. Решила забежать домой за скрипкой, переодеться. Если без лишних движений, можно успеть до перерыва. Дома быстро опустошила сумку. Потом собирала заново. Поменяла ноты, книги, кинула пару маек, смену белья, олимпийку, зубной порошок, старенькую скрипку. Ее немецкая, мастеровая, еще довоенная, приедет с родителями только через три дня.
Сушить волосы было некогда. По пряди с каждой стороны отвела от лица, заколола на затылке в “мальвинку”. Платье из светлого крепдешина в коричневую точку, серьги с зелеными топазами. Хотелось есть, но холодильник был отключен. Ела печенье из пачки, запивая водой.
Она закрывала дверь, когда на лестничную площадку вышла соседка, всплеснула руками: никак, вернулись?
— Здравствуйте, здравствуйте! — запела Лиля, борясь с замком.
— Дверь могла за лето рассохнуться, — участливо сообщила соседка. — Только приехала и опять куда-то бежишь? А ты так не замерзнешь? Без комбинации-то.
— На электричку опаздываю, к бабушке. Потом только в полпятого, — уже с лестницы отозвалась Лиля. — Не замерзну! Я чтобы лето продлить. Лето уходит…
— Красиво тебе, — вздохнула соседка, звеня ключами, но Лиля услышала.
Где же ты, Митенька.
Успокоилась, когда уже на вокзале купила билет. Ела мороженое, гадая, к какому пути придет выборгская.
К шестому. Лиля поспешно доела эскимо, шершавая палочка отдавала деревяшкой, облизнув ее, выбросила в урну. Подняла глаза на вокзальные часы и нахмурилась: табло, еще минуту назад исправное, погасло, зияло чернотой.
Лиля редко ездила днем в будни и теперь удивлялась безлюдной электричке. И час пик миновал, и конец августа. Она нашла почти пустой вагон. Женщина, позевывая, листала “Крестьянку”, рядом маленький мальчик возил по рейкам скамьи модель паровоза. Тощий мужик спал с открытым ртом, запрокинув голову. Лиля притормозила. Может быть, он проспал выйти?
Она села по ходу движения там, где не было солнца. Достала книгу, но пока не открывала, просто держала на коленях. Слишком о многом ей надо подумать, столько всего за несколько недавних часов. Печаль Важенки, нянина немощь, тревога за Митю — где он, помнит ли о ней. Но все равно тот поток мыслей, в который она собиралась погрузиться, как только тронется поезд, был нестерпимо радостным. Она даже чувствовала, что он уже здесь, рядом, в вагоне, живой и шелестящий, как река. Приберегала, оттягивала тот момент, когда нырнет в него с головой, как будто о хорошем можно думать только под стук колес, как будто этот стук и движение удвоят, утроят ее близкое счастье.
Поезд дернулся, под ногами, натужно ворочаясь, залязгало железо. За окнами стронулась беленая стена домика над подземным выходом в город, плавно двинулись фонари на пустом перроне, выгоревшая за лето скамейка с бумажными кружками от мороженого, каменные заборы депо, серебристые ворота с красной звездой. Одинокий мальчик с рюкзаком шел зачем-то в конец перрона и говорил сам с собой. Взмахнул рукой. Ей показалось, он читает стихи. От окна пахло пылью, еще чем-то особенным, так всегда пахнет от окна в вагоне, если прислонить голову к затертой лаковой раме. Платформа оборвалась, разбежались по сторонам рельсы, разлетелся их блеск, серые стальные опоры, полосатые столбики. Низкое синее небо запуталось в проводах.
Уже торжественно проплыла мрачная сталинка на Ланской, неопрятные тополя Удельной, а Лиля продолжала бездумно улыбаться в стекло, объемное от сложных вагонных отражений. Гладила книжный переплет.
— От станции “Белоостров” до станции “Рощино” поезд проследует без остановок.
В Белоострове все вышли. Она почему-то обрадовалась этому, загадала желание — одна в вагоне! Поезд тронулся, еще раз объявили, что теперь до Рощино без остановок. Внезапно из-за спины появилась девушка, прошла мимо и оказалась Важенкой. Дернула дверь в тамбур.
— Важенка! — крикнула Лиля второй раз за день.
Та удивленно обернулась.
* * *
— Ты разве на этой электричке? Я думала, ты раньше. Ты опоздала, что ли? — Важенка усаживалась напротив.
— Да я домой забегала. Помыться, скрипку взять. Слушай, как здорово! Ты же ко мне едешь? Ты вообще ко мне?
Обе рассмеялись. Лиля убрала книгу с колен. В порыве радости ей хотелось дотронуться до подруги, но она сдержалась, заметив, что та все еще не пришла в себя после утренних откровений. Важенка была бледна и странно развинченна.
— Ты как-то у дверей тут. Мест-то полно вон. Никого, — озиралась вокруг.
— Так привычка многолетняя — ближе к тамбуру, курить ходить. А ты куда шла? — Лиля обернулась на двери в другом конце вагона, откуда явилась Важенка.
— Да я не знаю, просто устала сидеть, — сказала она нервно. — Я за два вагона от тебя ехала. Не могла уже сидеть.
Они помолчали. Важенка повернула голову к окну, смотрела туда, сузив глаза.
— Молодец, что вот так сорвалась и поехала! Что тебе доктор сказала? — Лиля не выдержала и забрала ее ладони в свои, вскрикнула негромко. — Лед же… руки ледяные! Ты замерзла? Важенка, тебе нехорошо?
— Нормально, — она высвободилась. — Я не пошла к ней.
— Не пошла? Почему? — вскинулась Лиля.
Важенка продолжала молча смотреть в окно.
Лиля вдруг расстроилась, что так опрометчиво пригласила ее к себе. Няня разбита дорогой и не встает, любой посторонний в доме сегодня в тягость. Важенкой самой надо заниматься, так глубока ее печаль, развлекать. Вот как сразу с двумя? Да и нечего ей особо делать в деревенском простом доме.
— А ты? Кого-нибудь из наших видела? Звонила? — Важенка постаралась улыбнуться.
Лиля, обрадованная, рассказывала, что ни с кем, ни с одним человеком не успела поговорить, что она, Важенка, первая и единственная владелица ее тайны. Даже Наточку не успела набрать с вокзала, все время куда-то надо было спешить.
