Часто забренчала ложечка, видимо, у Наточки дрожали руки. Серый кот вдруг заурчал.
— Ах, Митенька, это слепое пятно сознания. Мы никогда не знаем себя до конца… Увлекательнейшая вещь, к слову сказать, но вполне объяснимая. Я уверена, что Валя говорил искренне. Ты знаешь, Эдуард Моисеевич мне рассказывал случай, описанный одним его коллегой, только вот убей не вспомню имя. Так вот, случилась в его практике дама, семьдесят четыре ей, дай бог памяти. Конец прошлого века. И вот она влюбилась в юношу, двадцати пяти лет от роду, или тридцать пять ему было, неважно. Разумеется, без взаимности. Она пришла на прием и так убивалась, руки хотела на себя наложить… Доктор все выслушал и дал ей такое задание: написать на бумаге все причины, по которым, с ее точки зрения, они не вместе. Она пошла домой, увлеклась и неожиданно накатала 90 страниц, по-моему. Так вот, среди всех многочисленных причин их несовместимости ни разу не встретился возраст. Митя, ты представляешь? Кажется, это называется механизм вытеснения. То, что мы сами прячем в слепую зону. Мы так защищаемся. Чтобы ничего не мешало нам быть сильными и уверенными в себе…
Электрически трещал кот. Это слепое пятно почему-то было белым, а по форме напоминало клетку из учебника биологии или жирное пятно в чае. Оно болталось где-то отдельно от мозга, и Важенка силилась понять, что туда нужно запихнуть или, наоборот, забрать, чтобы быть сильной. Пятно двигалось, дышало, потрескивало. Вдруг подернулось радужной пенкой. Да это же яйцеклетка, удивилась Важенка. Она с интересом ходила теперь взглядом изнутри — сейчас посмотрим, как тут все устроено. Вздрагивала и смеялась от стаек пузырьков, скользящих вверх то прямо перед ней, то на периферии зрения.
— Сделай мне пробор, мне надо ровно, — говорит Тата.
Наклоняет к ней голову, но спереди пробор так легко сделать самой. Ее волосы не золотистые, а седые.
Важенка проснулась оттого, что кот тяжело спрыгнул с софы. Тарелки звякали уже далеко в кухне. Лилась вода из крана. Посуду моют, наверное. В комнате прохладнее, свежий воздух с воды. Чисто убрано, и стол-книжку сложили. Разобрать, о чем говорят на кухне, не получалось. Важенка на цыпочках вышла на лоджию и ахнула. На горизонте над черной линией моря переливалась широкая розовато-зеленая полоса. Другая часть неба, над головой, над домом и уже над водой, была обложена темными пухлыми тучами, которые двигались прямо к этой полосе. Через них проскальзывали снопы белого света, и там, где они касались залива, он сверкал черным серебром.
Важенка вспомнила, как однажды пили у знакомых художников Таты. Начали в их мастерской, было шумно и весело, какие-то иностранцы. В полночь они потащили всех к себе в “Прибалтийскую”, в ночной бар. Важенка к тому времени уже вырубилась на местном диванчике. Ее подняли, погрузили в тачку — ничего этого она не помнила. В бар ее пьяную не пустили, и иностранцы, постояльцы гостиницы, посовещавшись с художниками, не без труда провели ее в номер, завалили спать. Сами веселились до утра. Она очнулась одна на рассвете. Не двигаясь, долго смотрела на ковер, застилавший весь пол комнаты под плинтус, торшеры и лампы с яркими медными абажурами, бархатистые кресла, пытаясь взять в толк, где она. Медленно приблизилась к окнам, где во всю ширь и даль лежало розовеющее море. В Финляндию, суки, увезли, с ужасом подумала Важенка.
Сейчас не верилось, что тогда в гостиничном номере это была она — похмельная, юная, всклоченная.
— Наточка, какой свет! — вдруг совсем рядом воскликнул Митя; видимо, он свесился из раскрытых окон кухни. — Вон вдалеке! А вода, вода! Я такое вообще впервые вижу! Смотри, тучи цвета голубики.
Важенка сонно и счастливо улыбалась предзакатной картине залива, его голосу, своей новой чудесной судьбе. Положила руку на живот.
— Как тебе Ира, Наточка? — спросил вдруг Митя.
Голос прозвучал глуше. Должно быть, он отвернулся от окна, задавая свой вопрос.
Что ответила хозяйка, было не разобрать.
* * *
— И чё, у тебя фаты совсем не будет? — Анька и Спица старались курить в сторону.
Они жили пока вдвоем. Лара переехала к Левушке в съемную квартиру на Манежной. Он ушел из семьи.
— Ну это же, типа, символ невинности! С хрена ли я ее напялю? Нет, я хотела, конечно, даже мерила в “Юбилее”. Знаете, такую маленькую, торчком как будто. Но потом все равно решила — цветочки просто мелкие в голову. Скромненько и со вкусом.
— И даже мамы не будет на регистрации?
— Ой, девочки, мне вот только сейчас матери не хватало. Она-то рвется, ей чего… Я не представляю, как они с Митей под одной крышей. А про Австралию вообще, вот вообще не знаю, как ей говорить… Ну, наверное, пока просто скажем, что по контракту едем, не буду говорить, что с концами. Начнется же — измена родине, ну, вы знаете.
У Спицы блеснули глаза — Австралия!
— А эта Наточка, о которой я рассказывала, она вообще из дворян. Так представляете, она все, что у нее есть, Мите завещала. У нее своих-то детей нет. Все имущество, дачу, две сберкнижки, вот только квартира на Невском пропадет. Ну вот как нам? Мите же там не прописаться. Она предлагала в свое время заключить брак, но Митя — нет, ни в какую. В общем, дурдом.
— Ешь тортик! Сама принесла и не ешь! — Анька пододвинула ей коробку вафельного “Полярного”.
— Девочки, я не могу тортик. Доктор запретил мучное, мне вес нельзя набирать!
Анька и Спица зачарованно качали головами — дача! сберкнижки! доктор запретил!
— Так а квартиру сдать не хотите? — через день допытывался Левушка. — И на машину, ну, если продавать задумаете, у меня сразу человечек есть.
— Левушка, я ничего пока не знаю, — прикладывала руку к груди Важенка. — Мы в такой запаре сейчас со всем этим. Тут еще свадьба. Вроде не хотели торопиться, но я же это… того, — Важенка опустила взгляд вниз. — Да и тетка австралийская все телефоны оборвала. В общем, срочно надо жениться, вызов же на семью, как-то собираться, ехать, в общем, все свалилось. Не знаешь, за что хвататься.
— Представляю себе, — Лара пристраивала на журнальный столик коробку со сладостями из “Севера”. — Как же я рада, дорогая! А фаты не будет у тебя? Ешь свои пирожные.
— Хотела короткую такую, как пачка крахмальная, в разные стороны, знаешь, — Важенка очертила эклером облачко вокруг головы. — Но потом подумала, как-то глупо в фате без гостей, без родителей. Мы только вдвоем будем, свидетели еще, может быть. Зато у меня такие туфли…
Совместная жизнь с Левушкой сделала Лару еще ослепительнее. Плавная, медноволосая, она скользила среди своих вазочек и салфеток в отремонтированной однушке с грацией замковладелицы. Слова “свадьба” и “фата” повторяла ненужно часто, ласково поглядывая на Левушку. А он от слов этих не морщился, а улыбался и даже иногда кивал.
— Вот видишь, не зря ты столько мучилась, Важенка! Все твои беды позади, красуня моя. Ты заслужила это счастье. Вот прямо выстрадала. Левушка, ну куда ноги-то на стол!
