— Скорее-скорее, там мальчики поспорили на червонец, что Митя достанет потолок спиной. Он обещал. Потолок спиной! Пошли-пошли.
Важенка идет за Лилей и не понимает, как это внезапно они поменялись ролями. И раньше она даже не думала, что главная была у нее, вот только теперь поняла, когда ее лишилась. Даже оглянулась назад, словно оставила там у порога на коврике прежнюю себя. Не спрашивать же у самой Лили, которая умела быстро и четко раскладывать жизнь по местам, знала ответы на все вопросы.
Важенка поздоровалась, Митя отвел глаза.
Он переспал с ней, ахнула внутри. Дрожали пальцы, разминая сигарету.
— Потолок спиной? — хрипло переспросила Важенка.
Это была ее шутка, ее рассказ, как однажды в общаге поспорили про “потолок спиной”. Только ставки были меньше. Кажется, по рублю, но, впрочем, их было много против одного зачинщика. Он вылетел в коридор, положил ладони на стену и ловко ушел в распор, утвердив ступни на противоположной стенке. Потом так и пошагал по ней ногами, спиной к потолку, сноровисто переставляя руки. Должно быть, он так выиграл уже немало споров. Важенка помнит, что было весело и совсем не жалко рубля. Митя проверил этот трюк, быстро и без труда забравшись так наверх в самом узком и низком из-за антресолей месте квартиры. Там, где из коридора входили в кухню. Она смеялась внизу, пока он парил на потолке. Его перевернутое, счастливое лицо.
Вот и сейчас он лихо туда взлетел, и она так же стояла, запрокинув наверх улыбку, и думала, что, скорее всего, ошибается.
После на кухне Важенка принялась что-то рассказывать, разошлась, сама себя тащила из болота. Горячий чай поджег глаза, разрумянил щеки. Он смотрел нежно, хохотал, показалось! Внезапно Лиля приблизилась к нему со спины и незаметно поцеловала в макушку. Снова в каких-то прежних, подтвержденных ночью правах. Он недовольно мотнул головой, но поздно — поцелуй не отменить. Лиля в сиреневом дыму улыбнулась по-змеиному.
А потом посреди разговоров, сквозь сигаретную муть, сквозь стеклянную горку с посудой, в зеркальных отражениях Важенка увидела, как долго он потягивался руками в небо, пока Лиля перед ним что-то говорила, говорила, а потом вдруг шутливо обрушился сверху на ее плечи, и теперь уже нет никаких сомнений.
Распрощалась наскоро, пряча глаза, на сером тканном коврике бессмысленно алели туфли. Зачем-то сочетаясь. Его потерянное смазанное лицо в закатном свете из кухни. Где-то совсем на заднем плане, за темными силуэтами провожающих.
* * *
— У тебя с ней что-то было? Только понимаешь, да, что сейчас нельзя врать?
За Митиной головой ветер распластал синие тучи по розовеющей полоске неба. Оттуда скоро поднимется солнце, а за спиной Важенки все плотно завалено ночным сумраком.
— Да, — с трудом выдавил он. Ударил ладонью по столбу качелей на детской площадке.
Качели жалобно скрипнули. Важенка смотрела на его темный профиль на фоне рассветного неба и не верила, что он молчит. Должен был просить прощения, умолять забыть о проступке, говорить, что черт попутал, что дальше у них все будет хорошо. Но он молчал.
— Вы решили опять, что ли? Быть вместе, да?
Теперь молчание сделалось непереносимым. Зубами скрежетал.
— Это все? — вышло жалко, жалобно.
Митя кивнул, что да, мол, все, смотрел в сторону. Светлело небо, ей показалось, что его слезящиеся глаза — от горя? от ветра? или это ее слезы? — стали неестественно яркими, а мухомор над песочницей дрогнул, распухая. Повернулась, пошла домой. Ступала осторожно, чтобы донести истерику до узкой вытертой тахты, до пачки сигарет на столе. Не выронить, не расплескать.
В дверце холодильника осталось немного рижского бальзама.
* * *
— Куда ты пропала? Так же нельзя! Мы в ответе за тех, кого приручили! — через три дня мелодично смеялась в трубку Лиля. — Да, да, ты в ответе за нас! Ленечка защитился, кандидат наук. Би-о-логических! Да тише вы! Важенка, тут все кричат, чтобы ты шла к нам немедленно. Я соскучилась. Да подождите вы! Что-что? А вот и Никитин, и Митя тоже. Тоже соскучились!
Важенка слушала, почему-то дышала ртом. Когда красилась, угодила кисточкой с тушью прямо в глаз.
Перед входными дверями постояла, сильно стучало сердце. Как со всеми, заклинала себя, с ним как со всеми, как будто он Никитин или Ленечка. Ничто так не ранит, как доброжелательность после разрыва. Ну, так ей казалось.
Митя у дверей не встречал. Все выбежали, даже какие-то незнакомцы, хороводы вокруг нее, поцелуи, будто век не виделись. На кухне он сосредоточенно резал хлеб. Пахло тушеным мясом, и неожиданно очень чисто повсюду, хлопковый тюль из бабушкиных запасов, не белоснежный, но выстиранный, шевелился в распахнутом окне. У традесканции на стене новая подставка, раскрашенная под березку, и она зацвела. Лиля в переднике с петушками хлопочет над вкусным паром, гремит кастрюльками, гоняет всех курить на балкон, новая жизнь.
Немного успокоилась, увидев его круги под глазами. С преувеличенным вниманием слушала потом Ленечкин рассказ о том, что неизвестно, что важнее — защита или банкет после нее, как удалось накормить целую шайку аспирантов, членов кафедры, оппонентов, рецензентов, накормить и споить, как профессор Знаменский затянул в конце: “Да! Я всегда была Пепит-дьяболо!”
— Так мы остатки профессорские доедаем? — поинтересовалась Важенка.
Голос БГ стелился по кухне, вдруг разлученный с сигаретным дымом:
Какие нервные лица — быть беде;
Я помню, было небо, я не помню где;
Мы встретимся снова, мы скажем: “Привет”, —
В этом есть что-то не то…
[11]
Лиля волновалась, что оливье не с майонезом, а со сметаной, а все говорили “плевать” и потирали руки. После первых трех разошлись, разгулялись, кричали все сразу.
— Лиля, о боже, у этого цветка на подоконнике соль на листьях. Выступила! Да, блин, это сахар. Лиля, должен тебя огорчить — твой цветок засахарился.
— А в “Зеркале”, в “Зеркале”, сцена у него, когда исчезает сначала женщина, а потом след от ее кружки, ну, кружок влажный на столе. Типа, поверхность стола — зеркало памяти, все и вся исчезнут по концовке. Всё тлен. Так вот, в этой сцене она Ахматова же, да? Когда ей про татар мальчик отрывок читает. Из Пушкина. Она выпала из своего времени как будто, ну и потом обратно. Правильно?
— Это не соль, это кристаллики сахара. У этого цветка второе название — Ванька мокрый! Перед дождем он выделяет влагу. Он — мой синоптик. Дождь был? Был! Потом влага высыхает и остаются крупинки сахара. Лизни попробуй!
— А вот почему ветер поднимается, когда Терехова на жердине курит? Ну, мужик-доктор от нее уходит. Который как будто немного Чехов. До куста дошел, и вдруг ветрище такой. Трава колышется, деревья.
