Хотелось принять ледяной душ, которого не было.
Как-то привык я к тому, что стал взрослым мальчиком, у которого много взрослых девочек. И к тому, что они готовы подарить мне свою ласку в любой момент. Мне даже просить обычно не надо – хватает улыбки или шлепка по заднице. И они сами на все становятся готовы. Делают все, что я хочу. Предугадывают желания. Стараются. А эта рыжая стерва… Она завела меня так, что еще немного, и я бы не смог остановиться. Разложил бы ее прямо на том диванчике, и рыжая бы точно узнала, что такое секс на высоте десяти тысяч метров.
Она словно почуяла. Остановилась. Ушла. Хотя, клянусь, ей нравилось это. Она хотела меня не меньше. Еще бы минута, и она сама не смогла бы остановиться. И мне не пришлось бы катапультировать в уборную.
Глядя на рыжую и попивая коктейль, я задумчиво дотронулся до губ, которые еще совсем недавно она с упоением целовала и изредка прикусывала. Да, мы целовались как помешанные, хотя я редко целую кого-то в губы. Не знаю, почему так – мне не противно, нет. Напротив, я люблю целоваться. И женские губы тоже люблю – неважно, тонкие они или пухлые. Главное, чтобы были натуральными – тогда ощущения при поцелуе другие. Настоящие. Но одноразовых подружек целовать не хочется. Поцелуешь – дашь надежду. Поцелуешь – увидишь в безликой красотке живого человека. Поцелуешь – сорвешь с себя маску. Без поцелуев проще. Девочки дают мне то, чего хочу я. А я даю им то, что хотят они. Все счастливы. Все довольны.
Я вспомнил сочную малышку, которую в клипе поливал шампанским в бассейне на крыше. Все было откровенно, на грани – так решил режиссер. И это было правильно решение, ибо зимой клип взорвал сеть. Чего только мы с этой девочкой не вытворяли. Мне не стыдно – это было круто. И все закономерно закончилось в моем номере в отеле-небоскребе, где я жил. Мы почти сутки не выходили из этого номера, но я ни разу не поцеловал ее в губы. Не хотел даже спрашивать ее имени – называл Вэнди, потому что мне так хотелось, я решил, что это имя подходит ей. Но сегодня от одного поцелуя крышу у меня сорвало не меньше, чем тогда, после съемок. И имя я знал – рыжую зовут Наташа, и я никогда его не забуду.
Катю я тоже целовал – давно-давно, когда даже имени ее не знал. Она плакала на лестничной площадке около собственной двери, а я хотел ее успокоить, но она уже тогда оттолкнула меня. И ушла.
О Кате думать не хотелось. Мысли о ней всегда вгоняли в тоску. И я начинал думать – как она? Все ли у нее хорошо? Она с Кеем или одна? Может быть, они расстались? Нет, как бы я ни хотел этого, они были вместе и собирались пожениться.
Словно прячась от мыслей о них, я снова перевел взгляд на Наташу – она все так же мирно спала и смешно сопела. Я зачем-то сфотографировал рыжую, и едва удержался от того, чтобы положить ей на лицо тонкие дольки бананов с фруктовой тарелки. Я так часто делаю с парнями – первый заснувший может не узнать себя в зеркало. Только Гектора не трогаю, он истеричка.
Наташа глухо застонала во сне и спрятала лицо. А потом что-то тихо-тихо сказала.
«Помоги, – смог разобрать я. – Пожалуйста».
Она заворочалась в своем кресле и скинула с себя плед, и я укрыл ее. Мне действительно хотелось ее спасти.
Наверное, странно было сравнивать ее и ту малышку. Две высоты: один из последних этажей небоскреба и летящий в небе самолет.
Эй, почему ты так заинтересовала меня, лапуля?
Я хочу знать о тебе все.
⁂
Я проснулась перед самым приземлением, и то только потому, что меня разбудила стюардесса. Кезон сидел в кресле, все так же уставившись в экран своего телефона, и лицо его было недовольным. Одна его нога была закинута на другую, и он нервно ею покачивал словно в такт одному ему слышимой музыки. Это был какой-то оксюморон, не иначе – роскошный супер-джет и поношенные тапочки Фроловны. Самого Кезона это, видимо, не смущало.
Заметив мой взгляд, он повернулся и сухо спросил:
– Хороший сон снился?
Что мне снилось, я совершенно не помнила. Вообще. Меня просто вырубило и все.
– Что? Какой сон? – не поняла я.
На его лице воцарилась ухмылка.
– Ты стонала во сне. Видимо, я слишком сильно запал тебе в душу.
– Глупости, – отмахнулась я и потянулась. – Это я слишком сильно запала тебе в душу, мальчик мой, поэтому ты не можешь успокоиться.
Я выглядела абсолютно спокойной и уверенной, но воспоминание о том, как мы целовались, перевернуло все внутри. Сложно было признать, что меня тянет к Кезону. Хотя, может быть, все дело в том, что у меня давно никого не было? Видимо, так и есть.
До самого приземления мы не разговаривали. Я смотрела в иллюминатор, наслаждаясь небом и видом стремительно приближающейся столицы, а Кезон пялился в телефон, словно и не замечал всех этих красот. А может быть, они просто приелись ему.
Приземлились мы неожиданно мягко – у меня в голове снова сработал стереотип насчет маленьких самолетов, и я сама не заметила, как по привычке стала хлопать – ну, как почти всегда это делают пассажиры при приземлении. Однако Кезон так посмотрел на меня, что я осеклась и опустила ладони.
– Аплодируешь своему безумию, лапуля? – осклабился он.
– Ой, Кезошка, ну хватит злиться, – улыбнулась я мило. – Подумаешь, тебя продинамили. Ты ведь звезда – найдешь себе сотню других девчонок. И они сделают все то, что ты мечтаешь делать со мной.
Боже, зачем только я говорила это – ведь я ходила по тонкому льду. Но дразнить Кезона доставляло мне удовольствие. Никогда такого не было. И ни с кем.
– С тобой я мечтаю только об одном, – мрачно ответил Кезон. – Закрыть твой очаровательный ротик. Лучше всего кляпом.
– Любишь пожестче? – похлопала я ресницами, а он прошипел что-то и, вздернув подбородок, отвернулся. Мне стало смешно.
Нас снова посадили в минивэн и, уже подъезжая к терминалу, я вдруг подумала, что так и не сделала ни одной фотографии – ни шикарного убранства самолета, ни видов из окна. Сомневаюсь, что когда-либо еще попаду на борт супер-джета. А, впрочем, плевать.
Мы оказались в одном из ВИП-терминалов «Внуково-3», и Кезон в своих домашних драных тапках снова произвел фурор. А затем сели в машину, которая должна была доставить нас в Москву, и она оказалась точной копией той, которая забирала нас с крыши. Сервис был на высоте.
– Пирожки! – возопил Кезон, едва машина тронулась.
– Какие еще пирожки? – удивилась я, чувствуя предвкушение от скорой встречи с Москвой. Мне нравился этот город, нравился темп его жизни, и отчего-то нравилась неизвестность, которая ожидала меня рядом с Кезоном.
– Которые пекла Фроловна! Я забыл в самолете, – трагично оповестил он меня и водителя.
– Нам вернуться, Кирилл Владимирович? – тотчас спросил тот.
Кирилл Владимирович, тоже мне, пф-ф-ф! Возвращаться из-за пирожков?! Ну уж нет.
