– Мать, – хрипло сказала она, – свари кофе.
– Его нет, – ответила Галина Михайловна.
– Почему? – икнула толстуха.
– Закончился.
– Купи.
– Уже поздно, магазин закрыт.
– Не пори чушь! – выругалась баба. – Круглосуточный супермаркет всегда пашет.
– Детей дома одних нельзя оставлять, – сопротивлялась пожилая дама.
– А я не человек? – разозлилась тетка. – Я им мать. Шагай за кофе, свари и принеси.
Потом, еще раз икнув, красавица двинулась по коридору.
– Это Мотя? – обомлел я.
Галина Михайловна кивнула.
– Что у вас случилось? – забыв обо всех приличиях, осведомился я.
– Не спрашивай, Ваня, – пролепетала Боброва. – Беда у нас!
– Давайте съездим за кофе, – предложил я, – по дороге поговорим.
– Детей одних нельзя оставить, – зашептала Галина Михайловна, – они маленькие, не понимают, что происходит. Захотят есть, не найдут меня, побеспокоят мать. А ты видел, в каком она состоянии.
– Саша! – позвал я. – Женя!
Дети быстро явились на зов.
– Хотите купить нам еще по мороженому? – спросила девочка.
– Нет, – ответил я, – разговор предстоит серьезный. Нам с Галиной Михайловной надо отойти на часок. Вы останетесь с Мотей. Она… э… э…
– Опять набухалась, – подсказал Женя.
– Или обкурилась, – высказала свое предположение Саша.
– Не пахнет травкой, – возразил мальчик.
Бабушка во все глаза смотрела на детей.
– Отлично, – кивнул я, – понимаете, что человека в неадеквате нельзя оставлять одного?
– Да, – слаженно согласились ребята.
– Мы за продуктами, – сказал я, – а вы остаетесь в качестве охраны. Если мать захочет зажечь газ, не препятствуйте ей. Она, услышав запрет, разозлится, пойдет вразнос.
– Знаем, – вздохнула Саша, – вчера табуреткой в люстру запулила, когда я у нее пилу для хлеба отняла.
Галина Михайловна съежилась.
– Мы за продуктами, – повторил я, – ваша задача следить за матерью, не позволять ей делать глупости, помнить, что любое насилие вызовет с ее стороны агрессию, маму надо отвлекать, переключать ее внимание. Справитесь?
Дети переглянулись.
– Постараемся, – заверил Женя.
– Все будет хорошо, – пообещала Саша, – если все фигово пойдет, я позвоню бабушке.
– У меня телефон не работает, – предупредила Галина Михайловна и опомнилась: – Александра! Что за выражения? Чтобы я их больше не слышала!
– Ты не желаешь слышать или не хочешь, чтобы я так говорила? – спросила внучка. – Уточни, чтобы я поняла, как себя вести. Я не ругаюсь при тебе, а при остальных – пожалуйста? Или ни при ком нельзя?
Галина Михайловна закрыла глаза ладонями.
– Ванечка! Как выжить в таких условиях? Дети ведут себя как враги. Матильда то пьет, то какими-то вонючими цигарками в туалете дымит.
Я подошел к Саше.
– Возраст человека определяется не по паспорту. Я знаю шестидесятилетних маленьких деток. А самая взрослая знакомая мне женщина – девятилетняя Олеся. Она долгое время реабилитировала бабушку после трех тяжелых операций. Стала для нее медсестрой, психотерапевтом, поваром, сиделкой. Кстати, ее мать, дочь старушки, спокойно устраивала в это время свою жизнь. Галина Михайловна, собирайтесь в супермаркет.
Я снял с вешалки ветхое пальто, подал его хозяйке, та оделась, открыла дверь и вышла на лестницу.
– Вы не умеете обращаться с детьми, – заявила мне в спину Александра.
Я обернулся. Те, кто хорошо со мной знаком, знают, что я никогда никого не поучаю. Нет во мне педагогической жилки. А уж вразумлять детей и подавно мне в голову не придет. Но сегодня что-то явно шло не так, как всегда. То ли день выдался хлопотный, то ли восьмилетние недоросли безобразно себя вели… Не знаю. Но я обратился к Саше:
– Что отличает ребенка от взрослого? Ребеночек-котеночек обычно невероятно эгоистичен. При любой ситуации он восклицает: «А я? А мне? Почему я должен помогать? Почему не мне дарят конфеты?» У взрослого тоже много себялюбия, но он может понять: порой надо засунуть личные амбиции и желания в тухес и помочь тому, кому сейчас совсем плохо. Мы скоро вернемся.
– Что такое тухес? – спросила Саша.
– Это ашкеназское произношение ивритского «тахат», – пояснил я, – это слово на идиш обозначает место, из которого растут ноги. Всем понятно? Вопросы есть?
– Нет, – звонко ответил Женя.
– Мы присмотрим за мамой, – прошептала Саша.
Глава одиннадцатая
Когда пакеты были уложены в багажник, я обратился к Галине Михайловне:
– Предлагаю сесть вон в том кафе. Оно выглядит убого, но там делают прекрасный латте и пекут великолепную коврижку. Я живу на соседней улице, частенько заглядываю в сию харчевню, поэтому знаю, как там дела обстоят.
– Ванечка, спасибо, но ты и так потратился, – возразила Боброва.
– Павел Иванович, мой отец, говорил, что в гостях надо всегда обильно угощаться по двум причинам, – улыбнулся я. – Если хозяйка хлебосольная, то ей это будет приятно. Ежели она жадная и зовет к столу только потому, что хорошо воспитана, то так ей, скряге, и надо!
Галина Михайловна наконец-то рассмеялась.
– Речь идет о кафе.
Я сделал вид чрезвычайно удивленного человека:
– Кафе? А где вы его видите? Это забегаловка с парой столиков. Угощу вас копеечной выпечкой и прослыву щедрым дамским угодником.
Галина Михайловна улыбнулась:
– Спасибо.
– Что у вас случилось? – осведомился я, принеся от стойки два бокала с кофе и тарелки с коврижкой.
– Не знаю, с чего начать, – призналась Галина Михайловна. – Илюша сошел с ума. Надеюсь, Господь накажет ту женщину, отрежет ей ногу трамваем.
– Кто она такая и что дурного совершила? – не отставал я.
– Ведьма, – выпалила пожилая дама.
– В прямом смысле слова? – уточнил я. – Или вы говорите о характере?
Боброва сделала глоток кофе.
– Сейчас объясню. Она совратила моего сына, сбила его с пути, и он сошел с ума.
– Влюбился? – уточнил я. – Изменил Моте?
Собеседница начала обмахиваться салфеткой.
– С утра меня колотило в ознобе. Сейчас наконец я согрелась. Ванечка, я хорошо знаю Николетту, но никогда не принадлежала к ее компании. Завсегдатаем вечных суаре был мой покойный муж Георгий Валентинович. Николетта и остальные звали его Гавой.
