А это значит… это значит, это он ее и убил…
Мне стало еще страшнее.
Видимо, этот страх отразился в моих глазах. Клык оскалился и процедил:
– Ты что подумала? Что это я… ее?
– А иначе как у тебя оказался ее телефон? – огрызнулась я. – Ты его забрал, когда…
Не подумайте, что я такая смелая, не боюсь смерти, просто я вдруг поняла, что раз уж они меня вычислили, то никто мне не поможет.
– Ну да – я был в ее квартире, но когда я туда вошел, она была уже мертва… Ясно?
В его голосе, в выражении его лица было что-то такое, что я ему поверила. Он действительно не убивал Марецкую. И вообще, зачем ему сейчас врать мне? Зачем передо мной оправдываться? Я в его власти, и вряд ли он собирается меня отпустить…
Должно быть, он подумал о том же, потому что криво ухмыльнулся и процедил:
– А вообще, ты ничего не перепутала? Это я задаю вопросы, а ты отвечаешь! Говори – зачем ты ей звонила?
– Повторяю еще раз – это не я! Это ее муж! Он попросил мой телефон, чтобы ей позвонить!
Тут до него, кажется, дошли мои слова. Он уставился на меня, как баран на новые ворота, и процедил:
– А что, у него своего телефона не было?
Я не стала объяснять ему мотивы Сарычева, а просто пожала плечами и проговорила:
– А я знаю? Он начальник, что сказал, то я и делаю…
Клык помолчал, видимо, переваривая мои слова, потом проговорил другим тоном:
– А где он сейчас?
– А я откуда знаю? – Я опять пожала плечами. – Я его отвезла на объект и там оставила. Что у меня – своих дел нет? Я, между прочим, девушка работающая, живу на зарплату…
– Ну-ну, – хмыкнул он, и я отчетливо поняла, что недолго мне осталось так жить.
Спустившись на несколько ступеней, Сарычев оказался в длинном полутемном коридоре, стены которого были покрыты странными рисунками и двусмысленными надписями.
Справа он увидел полуоткрытую дверь, на которой была написана красной краской цифра двенадцать.
Из-за этой двери доносился странный скрежет, громкий металлический лязг и приглушенный голос.
Сарычев тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
За дверью была комната, похожая не столько на ателье художника, сколько на слесарную мастерскую. Все ее углы были заставлены какими-то странными железными конструкциями, на свободных местах валялись отдельные детали и просто куски арматуры.
Посреди комнаты стояло нечто, похожее на гибрид микроавтобуса, огромной кофеварки и миниатюрной снегоуборочной машины. Около этой диковины копошился бородатый тип в промасленной куртке и свободных вельветовых штанах. На голове его была повязана бандана, разрисованная черепами и пираньями.
Убедившись, что в комнате нет Яны, а незнакомец в бандане не похож на ее похитителей, Сарычев открыл дверь пошире и громко кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
– О, коллега! – проговорил, повернувшись к нему, человек в бандане. – Вообще-то я назначил презентацию на завтрашнее утро, но раз уж ты пришел, я тебе могу сейчас показать, на что она способна! Ты будешь первым зрителем! Ты только посмотри на мою красавицу… на мою симвомашину!
– На что? – удивленно переспросил Сарычев.
– Симвомашина… Критик Белозубровский предлагал назвать ее «симвомобилем», но мне больше нравится слово «симвомашина». То есть машина, производящая символы…
Он на что-то нажал, что-то повернул, и его странная машина закашляла, зачихала, из ее сердцевины понеслась развеселая музыка, и она завертелась на месте.
Замигали разноцветные лампочки, которыми машина была увешана, как новогодняя ель.
– Это, значит, она символизирует блеск и бессмысленность общества потребления. Яркие блики, бессмысленные звуки и бесконечное топтание на одном месте…
– Это очень интересно! – Сарычев попытался перекричать шумную машину. – Но вот скажи, коллега, ты тут не видел двух человек, которые тащили…
Машина, однако, так шумела, что ее автор не расслышал Сарычева. Он нажал еще какую-то кнопку, машина перестала вертеться и поползла вперед, издавая страшный скрежет, то и дело прерывающийся оглушительными звуками выстрелов и взрывов.
– А это… – с трудом перекричал ее автор, зажимая уши ладонями, – это она символизирует войну, к которой неминуемо скатывается общество потребления…
Он снова что-то нажал, и машина остановилась.
Сарычев потряс головой, пытаясь привыкнуть к неожиданно наступившей тишине.
– Ну как? – осведомился автор с той скромной гордостью, с какой молодые родители говорят об успехах своих детей.
– Потрясно! – ответил Сарычев, чтобы не разочаровать автора. – Слов нет! Только я хотел спросить, не видел ли ты тут двоих коллег, которые вели женщину?
– Выпившую? – без особого интереса переспросил художник, что-то подкручивая в своей машине.
– Ну, можно и так подумать…
– Видел… они минут десять назад прошли мимо моей мастерской. Я как раз выглянул.
– А куда они шли?
– Да в тринадцатую комнату, здесь больше некуда идти. Это там, в самом конце коридора.
– Послушай, коллега, – проговорил Сарычев, у которого возникла плодотворная идея, – а можно я сам немножко поработаю с твоей симвомашиной? Буквально несколько минут? Сам, так сказать, создам парочку символов?
– А что – это будет классно! Это будет новый уровень взаимодействия произведения искусства и зрителя… более глубокое восприятие… можно даже сказать, погружение… интерактивное искусство… Белозубровский будет в восторге!
– Где тут нужно нажать, чтобы она стреляла?
– Так, значит, не знаешь, где твой босс? Понятия, значит, не имеешь? – Клык снова склонился надо мной, сжал руку в кулак, его темные глаза вспыхнули…
Я ждала нового удара, новой вспышки боли, но вдруг у него в кармане зазвонил телефон.
Он поморщился, достал телефон и поднес его к уху. Выражение его лица переменилось, стало озабоченным, он повернулся к своим подручным и процедил:
– Срочное дело. Мне нужно уехать. А вы смотрите, чтобы она никуда не сбежала…
– От нас не сбежит! – самодовольно ответил один из близнецов – тот, что повыше.
– Смотрите – головой за нее отвечаете! – И Клык быстрыми шагами вышел из комнаты.
– Ну что будем с ней делать? – проговорил высокий, едва шаги Клыка затихли.
– Клык велел ничего не делать, он велел только присмотреть за ней, чтобы не сбежала.
– Ерунда! Мы ее сейчас допросим, и она нам все расскажет. Все, что знает. Клык только спасибо скажет…
– Клыку не сказала, а тебе скажет? – с недоверием проговорил его близнец.
