— Мне жаль… мне очень жаль, что так всё открылось.
— Ты знала?
— Нет, понятия не имела. Мы ушли сразу же после вас. Я даже не знаю, чем всё закончилось. С Сарой не разговариваю. Я зла на неё. Как так можно?
— Ты не должна на неё злиться. Я не злюсь. Ни на неё. Ни на Райли.
— Почему? Она же подставила тебя.
— А какая разница, Амалия? Если любишь, то какая сейчас уже разница кто и кого толкнул в спину, чтобы эта любовь была. Мне это не важно. Абсолютно не важно.
— Николас явно не разделяет твоей позиции, — хмыкает она.
— Не хочу говорить об этом. Паршивый день, Амалия. Очень паршивый день.
— Я поняла. Может быть, завтра встретимся? Я бы приехала в твой перерыв, и мы бы поболтали. Не о свадьбе и не о Николасе, а просто о всякой ерунде или просто погуляли бы.
— Паршивый день во всём, и завтра я останусь дома. Взяла два отгула. Я заболеваю. Голова трещит. Тошнит.
— Оу, тогда я могла бы приехать к тебе? Привезу лекарства какие-то, хочешь?
— Топор купи. Самый надёжный вариант, чтобы не мучилась, — усмехаюсь я.
— Чёрный юмор, смешно. Ладно, завтра приеду к тебе. Будем валяться вместе.
— Хорошо. До завтра. Только не рано. Часов в десять.
— Окей. Захватить чего?
— Желание увидеть топор пока не изменилось.
— Отдыхай и… в общем, только отдыхай. Тебе нужен отдых от всего этого.
— Ага.
Отключаю звонок и отбрасываю телефон от себя. Тянусь к шторам и дёргаю их, закрывая половину окна. Хочу спать. Безумно хочу спать.
В три ночи я просыпаюсь от голода. У меня желудок сводит от него. Шлёпаю на кухню, достаю печенье, хватаю пачку сока и возвращаюсь обратно. С закрытыми глазами заставляю себя есть, а потом снова проваливаюсь в сон.
Ранним утром меня будит тошнота, от которой я бегу в ванную и наклоняюсь над унитазом. Но только позывы, и всё. Чёрт. Ещё хуже, чем вчера. Кости ломит. Всё тело болит.
Со стоном ложусь в постель и проверяю телефон. Ничего. Ни одного пропущенного звонка и сообщения. Николас не вспоминает обо мне.
Так и лежу, растирая живот круговыми движениями, и смотрю в потолок, пока звонок в дверь не заставляет меня подняться. Вся растрёпанная, помятая и больная открываю дверь.
— Привет, а я не одна, — натянуто улыбается Амалия, указывая взглядом на Сару, стоящую рядом с букетом цветов.
— Привет. Я не против. Проходите. Топор купили? — Направляюсь в спальню и забираюсь в постель.
— Желание не мучиться не пропало? — Усмехается Амалия, входя в комнату.
— Нет. Мне ещё хуже, чем вчера, — издаю стон и хватаю пакет сока, делая глоток из горла.
— Может быть, тебе в больницу съездить? — Тихо предлагает Сара.
— Не хочу, — отрицательно мотаю головой.
Амалия взглядом показывает Саре на меня.
— Миша, прости меня…
— Не надо, — кривлюсь я.
— Надо. Это моя вина. Я придумала этот план, чтобы познакомить вас с Ником. Я думала, что всё будет хорошо. Мы именно на это с Райли рассчитывали. Вы отлично друг другу подходите, и, да, мы сталкивали вас. Сначала пытались сделать так, чтобы это произошло естественно на каком-то приёме…
— Сара, я не хочу знать никаких уточнений о том, что было в прошлом, — резко перебиваю её. — Для меня это не важно. Я не виню ни тебя, ни Райли. Я не жалею ни о чём. И я желаю вам обоим счастья. Ник должен был это решить лично с ним, а не на приёме. Да, и о споре я тоже знать не хочу. Мне плевать. Пусть это останется в прошлом, а мне сейчас достаточно своей болезни.
— Райли написал заявление об уходе, но Ник пока не подписал его. Он не появляется в офисе, решает все дела по телефону или по компьютеру из дома, — горько делится Сара, опуская букет на кровать, и сама садится рядом с ним.
— Я не хочу знать. Это их дело, не моё и не твоё. Пусть сами всё решают.
— Не хочешь рассказать, что у вас случилось? Эл молчит. Упрямится и говорит мне не лезть, — Амалия опускается на другую сторону кровати.
— Нечего рассказывать. Я дала ему время остыть. И знаете, я уже не проверяю телефон каждую минуту. Я устала. Очень устала поддерживать то, что ему не нужно. Плевать. Пусть сам думает и решает. Он меня сильно обидел. Вот и всё. Больше об этом я говорить не хочу, — поднимаю руки, останавливая их дальнейшие расспросы.
— Господи, ты что на свидание пришла? На кой чёрт ты так сильно поливаешься духами? — Кривлюсь я, закрывая нос, когда меня снова начинает подташнивать от аромата, донёсшегося до меня.
— Вообще-то, я не душилась. Наверное, осталось с прошлого раза, — Сара приподнимает платье и нюхает его.
— Отсядь, пожалуйста. Меня сейчас стошнит… очень душно, и краской ещё воняет, — прошу я.
Амалия удивлённо приподнимает брови, как и Сара озадаченно смотрит на меня.
— Краской? Ты чувствуешь запах краски?
— Ага… странной такой. Не строительной, она другая…
— Акриловая. Я рисовала вчера и руки мыла. Несколько раз. Так, хватит уже, — Амалия ударяет ладонями по постели и придвигается ко мне ближе.
— Пришло время говорить начистоту…
— Амалия, нет, — шепчет Сара.
— Вы сейчас пугаете меня. Что ещё случилось? — Шепчу я.
— Она не знает, дай ей самой понять это, — тихо произносит Сара.
— Что понять? Говорите, — привстаю с кровати и требовательно смотрю на них.
— Видишь, она сама просит. Итак, ответишь на вопрос, Мишель? — Улыбаясь, интересуется Амалия.
— Да.
— Тебя давно тошнит? Насколько я помню, ты об этом упоминала ещё до вашего отпуска с Николасом.
— Потом это прошло, а вот недавно снова началось. То тошнит, то рвёт, то нормально, — пожимаю плечами.
— Это стресс. Я постоянно нервничаю, и организм просто устал от этого, вот и бунтует, — быстро добавляю я.
— И тебя тошнит по утрам, да? — Уточняет Сара.
— В большинстве случаев, да. Особенно после происшествий, — киваю я.
— Ты стала очень чувствительна к запахам. И ты не пьёшь алкоголь. Почему? — Поворачиваю голову к Амалии.
— Потому что в клубе перебрала.
— Но потом ты пила с нами, когда с Сарой поругалась. Ты пила вино, а вот после вашего отпуска с Николасом перестала, — замечает Амалия.
— У тебя болит грудь?
— Какой-то озабоченный вопрос, Сара, — цокаю я.
— Так болит? Она набухла, соски стали чувствительнее? — Вторит ей Амалия.
— Понятия не имею. Всё с моей грудью нормально. Грудь как грудь, — заглядываю в вырез майки и недоумённо поднимаю голову. К чему они ведут?
