Он касается губами ее щеки, но в этом жесте нет эмоций. Мысленно он уже вышел за дверь, сел в машину и мчится к дому Корделла Льюиса, где вовсю разворачивается сцена. Она понимает его. Из нее бы вышла хорошая жена полицейского. Жаль, что право первенства принадлежит Бренде Йорк.
– Кое-что еще, – добавляет он. – Это насчет того парня, Спейси. – Он поднимает брови, чтобы убедиться, что она следит за ходом его мысли.
Она кивает.
– Мне, наверное, не следовало бы тебе этого говорить, но ребята проверили вышки сотовой связи. Похоже, что Энни была у него дома или где-то поблизости в ночь исчезновения. Именно поэтому мы и взяли его сегодня вечером на службе. – Он делает паузу. – Я подумал, ты захочешь узнать…
– А я подумала, ты скажешь мне, когда сочтешь нужным.
Пульс Фэй ускоряется при мысли, что Энни солгала ей, сказав, что якобы проведет ночь у Трейси. Фэй сломала голову, пытаясь вспомнить, кто такой этот Кенни Спейси. Все, что ей удалось наскрести в памяти, – смутный образ тихого пятнадцатилетнего пацана, который смотрит только на Энни. Высокий и худой, полоски бледной кожи торчат из-под штанов, из которых он давно вырос. Она еще подумала, что мальчишка похож на богомола – такие же огромные глаза на маленьком лице.
– Ты ведь знаешь, что этот парень влюблен в тебя, верно? – спрашивала она у Энни.
– О, тетя Фэй, – всегда отмахивалась Энни, давая понять, что ни о каком Кенни и речи быть не может.
– У меня от него мурашки по коже, – заметила как-то Фэй – всего один раз. А видимо, следовало повторять это куда чаще.
Хэл пытается подняться и морщится. Они так и заснули, переплетясь в этом дурацком кресле. Они слишком стары, чтобы заниматься тем, чем занимались, они заблуждались, снова вообразив себя юнцами, и Фэй никогда не понимала этого лучше, чем теперь. Она не боится того, что в ближайшие годы они потеряют друг к другу интерес или разойдутся. Нет, они просто будут стареть и терять энергию, нужную, чтобы продолжать дружбу, которая никогда не станет чем-то большим. Двигаться в ритме обычной повседневной жизни уже непросто, но все же она не может представить себе эту жизнь без него. Она боролась за их странные отношения слишком долго, чтобы сдаться. Она любит его и знает, что он тоже любит ее. Он любит ее так, как не может любить свою жену, хотя ту он тоже любит по-своему. Ох, как бы ей хотелось быть его женой. Но их никогда ничто не связывало – вплоть до того дня, как она вошла в участок и увидела его с малышкой на руках. Только тогда Энни не желала его отпускать, а теперь Фэй.
Она тоже пытается встать и получает по заслугам. Со стоном Фэй тянется к своей одежде. Они не смотрят друг на друга, пока одеваются, – негласное соглашение, необходимая граница между ними здесь и сейчас и теми людьми, которыми они были до входа в салон. За годы она научилась делать вид, что он для нее такой же человек, как другие. Научилась умещать невероятное количество эмоций в крохотные промежутки времени. Жить, как живет она, нельзя, понимает Фэй. Но сейчас у нее нет времени это обдумать.
Мгновение Хэл смотрит на кресло, и его лицо приобретает лукавое выражение. Она закатывает глаза.
– Не воображай о себе слишком многого. Это ничего не меняет, – говорит она ему, хотя, конечно, это ложь. Ушли десятилетия на возведение стен, но хватило одной ночи, чтобы обрушить их до основания.
– Я просто думал, как хорошо, что у тебя есть это кресло. Оно нам здорово пригодилось.
Она краснеет и бросает на него смущенный взгляд.
– Что такое? – подначивает ее он, и игривая улыбка выдает, как он доволен собой.
Она пожимает плечами.
– Возможно, я и думала о чем-то таком. Это кресло пригодилось бы, ну, ты знаешь, если возникла бы… неожиданная ситуация.
Он поднимает брови, и его улыбка становится шире.
– Думала, значит?
Она поднимает глаза и едва заметно улыбается ему – максимум, который она может позволить себе в сложившихся обстоятельствах.
– Может быть, – отвечает она.
– Что ж, попытаюсь выбросить мысли об этом из головы.
– Так я тебе и поверила.
А затем волшебство рассеивается так же внезапно, как и окутало их. Они вспоминают, кто они, где находятся и что происходит. Не сговариваясь, они тихо опускаются обратно в кресло, сидят бок о бок, и их дыхание синхронизируется, пока они пытаются собраться с мыслями. Да, между ними кое-что произошло. Но это ничего не значит на фоне того, что действительно важно.
Она первой решается вернуть разговор в прежнее русло:
– Тебе лучше поторопиться.
Хэл подается вперед и кивает. У него залысина на затылке – крохотное пятнышко голой кожи, заметное, только если приглядеться. За все время, что она знает его, оно разрослось до размера пятидесятицентовика – медленное, планомерное облысение, о котором он, кажется, и не подозревает. Фэй задается вопросом, что будет дальше: будет ли она рядом, чтобы подмечать, как Хэл постепенно теряет волосы, или однажды просто наткнется на него в продуктовом магазине. Он будет покупать запас булочек для гамбургеров; она – еду для микроволновки на одного. Они поболтают пару минут, сохраняя формальный тон, как уже давно наловчились делать на случай, если кто-то смотрит. Потом он уйдет, и она обернется, чтобы взглянуть на него в последний раз. Тогда-то она все и заметит. Она увидит, что пятнышко стало величиной с кулак.
Он целует ее в макушку, но в мыслях он уже далеко от нее, в своей машине, мчится на место происшествия. Фэй не против. Фэй привыкла к этому. Хэл поднимается, и она слышит, как протестующе хрустят его суставы.
– Я позвоню тебе позже, – говорит он.
Она кивает, но прежде, чем он успевает сдвинуться с места, хватает его за руку. Он оборачивается, удивление написано на его лице. Обычно Фэй не пытается остановить Хэла. Это тоже негласное правило: каждый свободен уйти в любое время, вернуться к своей другой жизни. Только вот, понимает Фэй, «другая жизнь» есть только у него. Он женат, у него дочери, одна из них недавно родила первого ребенка. Хэл теперь дедушка. (Он показывает ей фотографии маленького мальчика почти каждый раз, как они встречаются, а она старательно изображает интерес.)
Жизнь Фэй, напротив, мельчает с каждым годом. Ее семья сокращается, а не растет. У нее нет второй половинки, спутника жизни, или как там принято называть этого человека сейчас. Ей некого любить, кроме Хэла. И это неправильно. Ее жизнь, если так посмотреть, бесконечно далека от той, какой она могла бы гордиться. Она чувствует, как что-то нависает над ними, что-то страшное, что-то мучительное. Но вряд ли Хэл тоже чувствует это, и она не скажет.
Все, что она говорит: «Пожалуйста, не ставьте на ней крест». Она не пытается скрыть отчаяние в голосе – никогда не умела обманывать его, потому что он слишком хорошо ее знает. Он не отвечает ей; а просто уходит, и она смотрит ему вслед. В темной комнате ей не видно бледного пятнышка на его затылке, но знает, что оно там.
