На самом деле она надеялась, что однажды наступит этот момент. И бесчисленное количество раз бросала взгляд на кресло, установленное в задней части магазина, такое безобидное на вид, но на самом деле купленное с особой целью. Да, это так, она заказала его потому, что в разобранном виде оно было достаточно широким и удобным, чтобы в нем могли уместиться двое, которым больше некуда идти.
Помещение заливает свет автомобильных фар с парковки, и они оба замирают полураздетые. Она знает, что он так же боится, что их поймают, как и она, – особенно сейчас, в разгар расследования, когда их жизни снова пересеклись. Все слишком запутано, гораздо сильнее, чем когда-либо. Но машина просто объезжает стоянку. Когда в салоне снова воцаряется темнота, Фэй впервые говорит это вслух, впервые пробует это на нем, в безопасном месте, не заботясь, если это испортит настроение – зная, что не сейчас.
– Я думаю, она мертва, – говорит она, и ее голос звучит ясно и твердо в пустоте магазина.
– Не говори так, – тут же откликается он.
– Ну а что еще это может быть? – с вызовом спрашивает она, отстраняясь от него настолько, насколько позволяет кресло. – Разве не об этом ты решил промолчать?
Она прикрывает грудь руками, вдруг осознав, что они оба голые, осознав, что она не из тех, кому дозволено видеть его раздетым, что она ничем не лучше воровки, преступника – как те, которых он ловит на работе. И все же сейчас она не в силах предотвратить преступление.
Все продолжается с тех пор, как не стало Лидии. Они сблизились во время расследования, это было неизбежно. Другой полицейский – из тех, что не были женаты, – пригласил ее на свидание прямо в присутствии Хэла, и она сказала «да», потому что ей было одиноко, потому что она только что подала запрос на раздельное проживание с мужем, оставшемся в Вирджинии, мужчиной, которого она боялась, мужчиной, нежданным спасением от которого для нее стал телефонный звонок поздней ночью.
В следующий раз, когда они с Хэлом оказались наедине, он попросил ее не ходить на свидание с тем парнем. Она разозлилась. Вместо ответа на ее «Почему, черт возьми?» он обнял ее и прижал к себе, и она поняла, в чем дело. Фэй была уверена, что только она одна испытывает эти неуместные чувства. Но оказалось, что это не так.
Но за исключением того единственного раза в мотеле где-то между Вирджинией и Южной Каролиной они больше не переступали черту. Они сказали себе, что дело только в Лидии, что каждый из них пойдет своей дорогой, как только они перестанут проводить так много времени вместе. Но их чувства не остыли, когда за Корделлом Льюисом захлопнулась дверь тюремной камеры. Она воспитывала своих детей, а он воспитывал своих вместе с женой Брендой. Она даже годами стригла Бренду, узнавая попутно, что та куда больше интересуется тремя дочерьми, чем своим мужем.
Иногда Фэй говорит себе, что именно поэтому Хэл и нуждается в ней, поэтому и приходит к ней, поговорить, разобраться, найти поддержку. Фэй понимает, что ему нужна женщина, которая выслушает его, – и на эту роль не подходит та, что растит его троих детей.
Зато подходит она, так уж сложилось. Она поддержала его решение баллотироваться в шерифы, он посоветовал ей выкупить магазин у ее босса. Они были друзьями, они соблюдали правила, которые составили во время долгой поездки домой наутро после ночи в мотеле. Они проделали чертовски хорошую работу, запретив себе все, – за это Фэй может поручиться. Они не позволили никому узнать правду.
Но теперь, когда Энни нет, она чувствует себя обнаженной. Ее любовь к другому мужчине, ее ложь, все ее грехи словно освещает теперь яркий луч прожектора, и все они настигают ее в одном безумном вихре. Она вспоминает взгляд Трэвиса Дава – такой, будто он один знает, что она прячет в своем черном сердце. Она борется с желанием исповедоваться мальчишке-пастору, пусть даже он не священник, а она никогда не заходила в католическую церковь. Она слышала, что исповедь полезна для души. Но единственный человек, которому ей следовало бы исповедаться на самом деле, исчез.
Она так долго рассказывала всем одну и ту же историю – о том, какая она святая, пожертвовала всем, что у нее было, чтобы спасти бедную осиротевшую девочку, – что сама начала в нее верить. Она поверила в нее так сильно, что позволила поверить и Энни. Она позволила Энни поверить в то, что это она, Фэй, спасла ее, хотя на самом деле все было наоборот. Ей так нужен шанс рассказать Энни все, открыть ей правду. Ей нужен всего один шанс все исправить, но она боится, что больше никогда не получит его. Она начинает плакать, и тихие всхлипывания быстро превращается в рыдания. Хэл прижимает ее к себе – так крепко, как только возможно: щека к щеке, грудь к груди, плечи к плечам, бедра к бедрам. Впервые за многие годы ничто не разделяет их.
* * *
Звонок его телефона будит их обоих. Фэй подскакивает, в ужасе от мысли, что на другом конце линии разъяренная Бренда. Его жена никогда не произносила ни единого дурного слова об их отношениях, никогда даже не намекала на возможную супружескую неверность. Она доверяет мужу безоговорочно, и от этого Фэй чувствует себя отвратительно, особенно сейчас, когда в полной мере ощущает ее незримое присутствие. Она, Бренда Йорк, бывшая королева красоты, всегда вызывала у Фэй замешательство. Уважаемая и обожаемая всем городком, Бренда слыла человеком с безупречной репутацией, и поначалу Фэй не могла взять в толк, что Хэл мог найти в ней самой, когда у него есть такая жена. Однако прошло время, и Фэй поняла, что, каким бы совершенством ни была Бренда, она не умела увлечь, расшевелить мужа. А Хэлу иногда нужна была встряска.
Дослушав разговор Хэла до конца, она соображает, что на другом конце линии не отчаявшаяся найти его жена, а некто, сообщивший новые детали текущего расследования. Серьезные детали. Хэл кладет трубку и смотрит на Фэй, нахмурившись, она понимает, что речь шла об Энни.
«Пожалуйста, не говори, что она мертва», – думает она, хотя всего несколько часов сама просила его об этом.
– Что? – спрашивает она и слышит панику в собственном голосе. В салоне темно, но она различает знакомые очертания: ряд фенов, раковины с фарфоровыми выемками, куда женщины помещают свои тонкие шеи, три зеркала и стулья, у которых она и два других стилиста проводят почти весь день. Это место, где рождается красота, думает она. Свет мой, зеркальце, скажи…
– У Корделла проблемы, – говорит он. – Несколько мужчин заявились к нему, требуя выдать им Энни. Они убеждены, что она у него, и отказываются уходить, так что его сестра позвонила в полицию. В основном это просто пьяницы, они, вероятно, безвредны, но мне лучше проверить все самому. – Он смотрит на Фэй, чтобы убедиться, что она понимает, о чем он говорит. Она кивает, чувствуя, как от услышанного испаряются последние остатки сна.
– Но ты же не думаешь, что это действительно он, верно? – спрашивает она. Ее вопрос полон надежды, но голос звучит слабо и неуверенно. Она прочищает горло.
Хэл хмуро качает головой, его губы сжимаются в тонкую линию.
– Конечно нет. Мы допросили его. У него лучшее алиби из всех возможных: когда Энни пропала, с ним был его адвокат. И его сестра тоже. – Он делает паузу. – Все было бы проще, если бы это был он.
