В таком бою, это Соколов уже знал, сложнее остановить пехоту, чем поднять в атаку. Накал злости такой, что самим за себя страшно. Но и фашисты это знают. Знают, что если дать русским ворваться в окопы, то будет такое, после чего матерые ветераны вермахта, прошедшие половину Европы, и те седеют. Поседеешь от русской рукопашной, если разбудить в русском солдате зверя, довести его до белого каления. Кололи штыками, били прикладами. А потом, когда становилось ясно, что в окопе не развернуться, стягивали трехгранные штыки с винтовок и орудовали ими как кинжалами. Даже винтовки бросали. А потом, после боя, кто жив оставался, искали, менялись меж собой, рассматривая номера. Командиры материли своих солдат, но в следующем бою происходило все точно так же. Автоматчикам легче, ППШ в таком бою удобнее, чем трехлинейка. Но все равно доходило и до ножей и ногтей, которыми выдавливали глаза и рвали рты. Зубами в лицо даже впивались. К концу 42-го года, особенно под Сталинградом, немцы уже всячески пытались уходить от русских рукопашных. Алексей вспомнил, как месяц назад ему попались во фронтовой газете стихи одного из военкоров.
Война бывает всякой,
Кто воевал, тот уж знает.
Она бывает двоякой:
То бьет война, то ласкает.
Осколком горячим, взрывом
И тихим в боях перерывом.
Душу смертями рвущей
И теплым письмом зовущей.
И каждый по-своему судит,
Но что действительно страшно —
Как люди уже не люди,
Сшибаются в рукопашной[9].
Танки двинулись вперед, не сильно отпуская от себя пехоту. Били прямой наводкой фугасными по окопам и болванками по огневым точкам. Осколочные не применяли, боялись посечь осколками своих на таком расстоянии. Сталинград научил сражаться на коротких дистанциях. Заливались, не переставая, только танковые пулеметы. Соколов сидел в люке башни «Зверобоя» и прижимал к голове наушник в своем шлемофоне. Моторы заведены, десант на броне, сидят, прижались, держатся за скобы и за ремни друг друга. Скоро начнет темнеть, а это совсем не способствует наступательной операции. Или сейчас, или придется в очередной раз отходить.
– «Семерка», я «Второй»! – прошелестело в эфире. – Внимание, «Семерка», я «Второй»! Вам «девяносто два», вам «девяносто два»!
– Понял, «Второй», я «Семерка», – отозвался Соколов. – Понял вас, мне «девяносто два». Выполняю!
«Девяносто два» было кодовым приказом атаковать лично для группы Соколова. Если бы обстоятельства изменились, то мог прийти приказ «восемь ноль» – стоять на месте. А бывало, что приходила «тройка» – отход на предыдущую позицию. Алексей продублировал приказ, всматриваясь в дым на поле боя. Он очень надеялся, что ему приказ был отдан вовремя, что по времени все рассчитано так, чтобы он смог подоспеть к лабазам, когда пехота начнет пробиваться через них к станции. Не раньше и не позже.
Рота Соколова пошла вперед, стараясь держаться колонной в две машины. Автоматчики на броне стискивали оружие, вглядываясь вперед. За танками шли три трехтонных ЗИСа с солдатами, минометами и боеприпасами. Сам Гужов находился в первой роте, которая ушла вперед с первой волной атакующих. Хоть командиру батальона и не следовало идти в первых рядах, но Гужов понимал, что прорывом к станции командовать лучше самому и решения принимать самому на этом первом важном этапе.
Шальные пули свистели над головой. Соколов физически чувствовал, что автоматчики за его спиной просто вдавливаются в броню. Он чуть спустился в люк, чтобы не торчать по плечи над крышкой танкового люка. Сейчас сидеть в башне нельзя, сейчас ему нужен был полный обзор, чтобы не пропустить момент разворота атаки. Грохот впереди стоял такой, что порой не были слышны звуки танковых двигателей. Быстро темнело, и взрывы снарядов приобретали кроваво-огненные оттенки. В эфире стоял треск, но на волне танкистов пока команды не проходили.
– «Семерка», я «Полста пятый», – прозвучал голос комбата. – У меня «ветер», как поняли? У меня «ветер».
«Вот и все, операция группы лейтенанта Соколова началась», – подумал Алексей. Вторая рота высадила десант у лабазов. Ответив положенным кодом Топилину, он достал флажки. Командиры машин, увидев сигнал командира, стали спускаться в люки. Соколов хорошо видел, как мелькали полушубки бегущих красноармейцев, как они приближались к крайним лабазам. «Было бы огромным везением, если там никого не окажется и удастся пройти до станции без выстрелов», – подумал Соколов. И в ответ на его мысли злорадно начали бить немецкие пулеметы. Слишком хорошо Алексей помнил звуки очередей MG-42. Кроме хлопков выстрелов, чуть сдвинув в сторону шлемофон, он уловил очереди двух пулеметов.
Пехота залегла и стала расползаться в разные стороны, ища укрытия. Соколов приказал: «С ходу огонь, давить гнезда». А ведь у них тут и орудия должны быть. Не могли они позиции оставить без противотанковой обороны. Подумав так, он услышал, как Логунов приказал Бочкину заряжать осколочно-фугасным. Омаев начал стрелять длинными очередями, нащупывая пулеметные точки. Замолчал один немецкий пулемет, и тут же пехотинцы бросились вперед длинными перебежками. Всего несколько секунд – и снова все залегли. Соколов вспомнил, что стволы немецких пулеметов перегреваются и требуют при интенсивной стрельбе замены после каждых 250 выстрелов. Процедура максимально простая даже для одного человека, но занимает она все равно несколько секунд. И бойцы Гужова это прекрасно знали.
Выстрел! Пушка «Зверобоя» звонко лязгнула затвором, и на высокой стене каменного лабаза вспыхнул взрыв. В разные стороны полетели осколки кирпича, какие-то деревяшки и много строительного мусора. Следом выстрелила пушка «шестерки» старшины Щукарева, шедшей рядом. Взрывом разворотило угол бревенчатого строения. Пехота мгновенно поднялась и с ликующим «ура» бросилась в проход между домами. Почти в глаза оттуда ударили одна за другой орудийные вспышки. Каким чудом Бабенко успел почувствовать опасность, было непонятно, но он успел остановить многотонную машину, и бронебойный снаряд только скользнул по башне. Танку Щукарева болванка разбила гусеницу, и «шестерку» развернуло поперек дороги.
– Ах, как же ты так, – выпалил недовольно механик-водитель и тут же рванул «Зверобоя», чтобы прикрыть собрата, который подставил под немецкие пушки свой бок.
Тут же прозвучал приказ Логунова:
– Короткая!
«Зверобой», закрывший теперь «шестерку» лобовой броней, мгновенно замер. Выстрел! Взрыв взметнулся на позиции расчета противотанковой пушки, разбросав людей, землю, бревна. Слева, обгоняя командира, вывернул и пошел вперед танк старшего сержанта Ковалева. Пушка его «тройки» выстрелила дважды с очень коротким интервалом. Он бил осколочными по группам разбегавшихся немцев, усиливая панику и нанося огромные потери. Немецкое орудие выстрелило еще, но не причинило вреда «тридцатьчетверке». А через несколько секунд железо смялось под гусеницами советского танка. «Тройка» плавно перевалилась через уничтоженную орудийную позицию и пошла дальше.
