Дистанционное знакомство Дани с семьей тем временем продолжалось: через соцсети, мессенджеры, голосовые сообщения. Пока переписывались с ним, он перешел на «ты» – я сама предложила. «Можно без отчества, просто Диана и, если хочешь, на „ты“». «Хорошо, – мне показалось, ребенок обрадовался. – И тут это, такое дело. Наверное, совпадение, потому что мою маму тоже зовут Дианой».
Интересный поворот. Снова какие-то знаки.
Даня в деталях расписывал, как он прекрасно сдал сессию: зачеты превосходно, обществознание автомат, математика пять. Рассказывал об успехах в лагере: «Тут на самом деле неплохо, я уже помощник вожатого и заместитель капитана отряда!», «была интеллектуальная игра сегодня, очень круто, мы выиграли всех!», «кому-то на смене полюбились мои шутки, кто-то говорил, что я настоящая зажигалка отряда!». Все его сообщения были написаны грамотно, без единой ошибки. Это меня потрясало. Я привыкла к тому, что дети, прожившие много лет в системе, чаще всего пишут плохо. Но Даня превосходно владел русским языком и – еще один сюрприз! – в совершенстве знал английский. Совсем уж необъяснимое волшебство состояло в том, что язык он выучил сам, по фильмам и сериалам. В неблагополучной семье, где мама то и дело проявляла к сыну агрессию в измененном состоянии, у ребенка развился на удивление острый и подвижный интеллект!
Конечно, попади Даня в систему с рождения, это была бы совсем другая история.
Даня продолжал отчитываться мне о каждом своем успехе – хотел понравиться. Но меня это больше расстраивало, если честно, чем радовало. Было досадно, что подросток пока еще опасается быть собой и пытается выглядеть лучше. «В бокале гранатовый сок», – оправдывался он, когда я наткнулась в его ленте на обязательную фотографию всех подростковых лент. «Я не курю», – писал он, когда я задала вопрос о фото с сигаретой. «Это мы просто дурачились», – комментировал Даня откровенно сексуальный снимок из ночного клуба. Как будто я была существом с другой планеты и не понимала, что в семнадцать лет практически у каждого человека уже есть собственная история.
Но гораздо больше, чем оправдания, настораживало постоянное приподнято-восторженное настроение Дани. Маска, которой в свое время прикрывала истинные чувства Даша Большая.
Даня прятал то, от чего бежал. То, чего я пока еще не видела собственными глазами.
Со своей стороны старалась дать ребенку пример абсолютной открытости. Объясняла, что наша семья – не сахар и не волшебная сказка. «Мы достаточно скучные. Я в основном за компьютером, пишу книги и работаю в фонде, со стороны выглядит как смертная скука». И еще добавляла: «характер у меня сложный, я достаточно тревожная, хотя стараюсь с этим справляться. Но в принципе простых творческих людей я лично не знаю».
В тот момент Даня был готов ко всему. Соглашался на меня и на нашу семейку со всеми нашими недостатками, не глядя: «Господи, мне так хочется покинуть ДД! Я просто устаю от этого места, как будто сидишь взаперти. Только я очень волнуюсь, понравлюсь ли я Денису?» Я отвечала ему: «Будем надеяться, что все идет к тому, чтобы ты уехал из детского дома. Что касается Дениса, просто старайся при встрече не тянуть все внимание на себя. Нужно, чтобы у каждого человека была возможность высказаться, рассказать о себе».
И вот день знакомства с Денисом настал: мы встретились в Москве буквально на следующий день после прилета, пригласили Даню в кафе.
На этой встрече история повторилась как под копирку – Даня говорил, говорил и говорил, никому не позволяя вставить ни единого слова. Стоило кому-то из нас начать фразу, как он был тут как тут: «Я знаю! Это такое…», «А у меня тоже…», «Я вот в детстве…». Денис держался молодцом: опыт и зрелость. А я нервничала, хотя и не подавала виду.
– Даня, а где у тебя кнопка? – спросила я наконец, измучившись оттого, что Денису и слова не удается вставить в «беседу».
– Нету кнопки! – радостно сообщил ребенок и засмеялся.
Я тоже улыбнулась.
И тут меня вдруг волшебным образом отпустило. Надо же – не пришлось ничего объяснять, он уловил суть с полуслова, да еще и понял, что это шутка – не обиделся, не расстроился. Круто! Что-то переключилось у меня в тот день в голове – с этой минуты Даня начал мне нравиться, даже очень.
Он продолжал говорить, но это больше не напрягало так сильно. Рассказывал про колледж, про учебу, про первые опыты с цветами. Я уже знала, что учится он в колледже на флориста. А потом вдруг, не закрывая рта и продолжая болтать, полез в свой рюкзак и при всем честном народе, прямо в кафе, достал оттуда огромный… секатор.
Я увидела, как расширяются глаза Дениса. Почувствовала, как у самой отвисает челюсть. Заметила, что и Даня в изумлении смотрит на орудие своего труда – видимо, не ожидал, что выудит именно это. А потом мы все втроем начали смеяться. Соседи по столикам косились на двух взрослых сумасшедших и одного молодого – с гигантским секатором в руке. Но нам было все равно, пусть смотрят. Напряжение, наконец, растаяло.
Я поняла, что Даня – наш мальчик! Без тормозов и с юмором: все, как мы любим.
Через два дня Даня ехал со мной к нам в семью. Навсегда.
Чувство юмора – один из лучших инструментов в арсенале семьи. Если родители и дети обладают самоиронией, это высший пилотаж. Практически в любой сложной ситуации способность посмеяться над собой спасает и помогает разрядить обстановку.
Глава 4
Прощание с детдомом
В детский дом я приехала вечером в пятницу. Пока оформляли документы, любопытные воспитанники постоянно забегали в кабинет социального отдела.
– А это за кем приехали? – интересовался каждый вошедший.
– За Даней, – отвечали сотрудники.
– Ниче си! – Удивленно вытаращив глаза, мальчики убегали делиться новостью со своими приятелями.
Семнадцатилетний Даня в их представлении не был самым подходящим кандидатом на усыновление. В учреждении сто детей. Можно было и «моложе» кого-нибудь выбрать. И не такого странного.
Любопытные все сновали и сновали – возня с бумагами была делом долгим.
К слову, кандидатам в приемные родители – на этот раз я специально подсчитала – приходится в среднем собрать, написать и заполнить порядка пяти десятков бумажных (не электронных) документов, чтобы получить заключение и потом принять ребенка в семью. Довольно глупые формальности по-прежнему – как и десять лет назад – стоят во главе угла. Обмен пачек документов на ребенка все еще правда. К тому же достаточно унизительная. Например, все анкеты для кандидатов в приемные родители до сих пор содержат такие критерии «подбора ребенка», как цвет волос и цвет глаз. Если бы о такой строке узнали наши коллеги сферы защиты детства из зарубежных стран, их бы хватил удар.
Сама процедура «подбора ребенка», которая практикуется в стране до сих пор, давно устарела – в цивилизованном мире никогда не подбирают ребенка для семьи. Там ищут семью с компетенциями, которые будут максимально соответствовать потребностям ребенка. Такой же подход сегодня практикуют и некоторые благотворительные фонды в нашей стране, которые занимаются содействием семейному устройству. Но государственная махина работает по старинке: «хотите ребенка – выбирайте по цвету глаз». У меня нет идеи, что родители должны действовать вслепую – обеим сторонам важно увидеть фотографии, узнать об интересах, характерах и особенностях друг друга. Но в нашей «культуре усыновления» – пока односторонний процесс. Ребенка, как правило, не готовят к семье, он не получает подробной информации о будущих родителях. Хотя, повторюсь в который раз, восемьдесят процентов детей – это подростки.
