Глава 3
Тайна усыновления
Мне было хорошо как никогда: ни послеродовой депрессии, ни физических недомоганий, ни душевной боли. Сплошная радость. Неужели так в жизни бывает?! Только первый месяц время от времени казалось, что нас вот-вот разоблачат. Кто-то что-то перепроверит, поймет, насколько мы несовершенны в плане воспитания детей, и к нам в дом явятся люди в форме с погонами и заявлением: «Вы тут никто и звать вас никак!». Я все никак не могла поверить в то, что мы теперь – Дашины родители. А она – наш ребенок.
А еще я все время смотрела на Дашу – мы были вместе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю – и размышляла, как она будет выглядеть, когда вырастет. Станет похожа на свою кровную маму? Или на кровного папу? Ни того, ни другого мы даже на фотографии не видели. Останется ее крошечный носик такой же пуговкой? Вытянется личико или будет круглым? Станет быстрее расти или будет самой миниатюрной в нашей семье?
В то время я много думала о женщине, которая родила нашу младшую дочку. Думала со смесью тревоги и благодарности. Мы даже пытались найти ее, пока были в Казани. Выяснили адрес прописки, приехали на место и позвонили в дверь. Открыла женщина средних лет, мы не рискнули спросить, родственница она или нет.
– Здравствуйте. Простите, такая-то здесь не живет?
– Нет ее, давным-давно не живет и даже не появлялась, – переносицу женщины разрезали глубокие складки.
«Значит, родственница, – подумалось мне, – может быть, бабушка Даши».
Я не понимала, что именно буду рассказывать дочке, когда она подрастет и начнет спрашивать о кровной матери. Поначалу у меня не было ни одной дельной мысли на этот счет. Я только знала, что нельзя ей врать и сочинять небылицы. Большой ошибкой будет приукрашивать реальность, выдумывать сказки: «твои кровные родители были королем и королевой, вот только однажды…», как и бросаться в другую крайность: «да они тебя бросили, алкаши подзаборные, не смей даже думать о них!». И то, и другое разрушительно для психики ребенка. И то, и другое неправда просто потому, что я не знаю деталей, незнакома с ее кровными родителями лично.
В конце концов, я решила, что буду, видимо, давать те крупицы информации, которые у меня есть. Расскажу дочке, что когда она родилась, маме было двадцать семь лет. Что Даша стала ее пятым ребенком, но мама, к сожалению, не умела сама воспитывать детей – все ее братики и сестрички в приемных семьях. У мамы зависимость. А отец неизвестен – прочерк. Больше я и сама пока ничего не знаю. После восемнадцати, если у дочки будет такая потребность, я помогу ей найти кровных родственников. Если нет, то настаивать не стану. Это будет только ее выбор.
Во время учебы в Школе приемных родителей тайна усыновления долго оставалась вопросом, с которым мы не знали, как обходиться. Даже запросили индивидуальную консультацию именно на эту тему. Уже усвоили массу информации – что традиция сокрытия молодая, связана она с годами репрессий, кроме России ее ни одна цивилизованная страна не поддерживает. Наоборот, детям стараются давать информацию об их происхождении, сохранять идентичность. Теперь нам нужно было знать только одно: как будет лучше для ребенка? Психологи объяснили. В случае тайны вероятна угроза для психики ребенка. Случайное раскрытие в подростковом возрасте нередко оборачивается травмой и следом – бедой. Как минимум на всю жизнь осложняются отношения между родителями и ребенком.
Мы не хотели рисковать Дашей – ее здоровьем, безопасностью и нашими отношениями. Слишком много грубых, непростительных ошибок совершили с Нэллой и видели их последствия. Не нужно никаких лишних травм. Вопрос остался только один: когда и как говорить?
Через месяц нам выдали оригинал решения суда – пришлось снова лететь в Казань, забирать документы – но зато после этого, наконец, наступило спокойствие. Мы с Денисом выдохнули: теперь официально родители, навсегда. Отправились в ЗАГС и получили свидетельство о рождении – я мама, Денис папа.
По иронии судьбы фамилия кровной мамы Даши всего на одну букву отличалась от моей. Нам это показалось самым добрым знаком. Наша.
А через полгода я перестала видеть в Даше девочку, которую не сама родила. Волшебным образом мы стали единым целым. Каждое мгновение рядом с Пупсиком было наполнено светом и удовольствием. У меня, само собой, не было физического и нервного истощения, мы с Денисом заранее решили вопросы с жильем, с деньгами – не то что четырнадцать лет назад, когда на свет появилась Нэлла.
Даша стала родной. И материнство вдруг неожиданно для меня самой превратилось в сплошную и нескончаемую радость. Я боялась целых семь лет, готовилась к худшему, к архисложному, а мне подарили счастье, за которое по сей день не устаю благодарить этот мир.
Целых полгода – впервые в жизни – я ничего не писала, нигде не работала, зато наслаждалась каждой минутой рядом с ребенком.
На фоне этой радости даже тревоги, связанные со здоровьем Даши, отступили. Рекомендации врачей – были проблемы с сердцем, невралгия, тяжелая аллергия – мы выполняли неукоснительно. И только в редкие моменты, на считаные секунды, становилось не по себе. А вдруг не заговорит? Вдруг не начнет садиться, вставать, ходить? Но я быстро брала себя в руки: значит, будем адаптироваться к такой реальности. Будем работать еще усерднее. Будем растить и заботиться, как бы там ни было: снова верный принцип «делай, что должно, и будь, что будет».
О том, что мы удочерили Дашу, а не сами ее родили, напомнило год спустя только недомогание в первый день рождения младшей дочки. Каждый раз третьего августа вместо веселья и радости нас поджидали неприятные сюрпризы. В день, когда ей исполнился годик, у Даши внезапно подскочила температура и началась рвота. Конечно, тогда мы списали все на случайность. Но во второй день рождения картина была ровно той же. На третий и четвертый год стало чуть легче, однако высокая температура и плохое настроение появлялись всегда. Ровно на один день. И только на первый юбилей – пять лет – недомогание было уже не таким тяжелым. На простые совпадения все это не было похоже. К тому времени мы с Денисом уже прочли десятки книг, прошли массу тренингов и прекрасно понимали, что такие проявления – это последствия травмы потери семьи. Обычная психосоматика. Потребность нашей малышки быть рядом с мамой в первые минуты, часы и дни своей жизни не была удовлетворена. Дочка пережила разлуку сразу после родов, и после целых полтора месяца лежала в больнице одна. Я вспоминала нашу историю с Нэллой, разлучение на ночь после родов, потом на несколько дней, и понимала, что полтора месяца для младенца – это гигантский срок. Время страха, горя и боли.
На шестой день рождения у Даши уже не было температуры. Мы на радостях сделали все, о чем она мечтала и что планировали заранее. Развлекались на аттракционах. Праздновали. Играли с гостями – ее друзьями. Дарили подарки. А вечером, перед сном, она мне сказала на ушко:
– Мама, день рождения – это очень грустный праздник.
– Почему, Пупсик? – спросила я.
