Недели в больнице смешались в одну невнятную кашу – помню только адский страх за жизнь своего ребенка, помню, как тяжело Нэлла отходила после операции от наркоза. Я сидела рядом с ней и старательно прятала слезы. Моя маленькая любимая девочка! Для чего все это происходит с нами?! Какой в этом смысл?!
Из тех страшных дней я на всю жизнь запомнила шестнадцатилетнюю девочку Катю, которая лежала в нашей палате. На Катю наехал в ее собственном дворе пьяный водитель. Ноги ребенку сохранить не удалось, а голову девочки хирурги собрали фактически из осколков. У Кати не было никого, кроме мамы, а у мамы не было никого, кроме нее. И снова я до тошноты, до жара в ушах испугалась. Собственными глазами в который раз увидела невозможную хрупкость жизни и всякого благополучия – несчастье может случиться в любую минуту, с любым человеком. Чем меньше рядом надежных близких людей, тем слабее опора в жизни.
Я позвонила Денису. Из больницы мы забирали Нэллу с ним вдвоем. И вместе остались потом в нашем дом. Теперь уже навсегда.
Только спустя несколько лет, во время учебы в Школе приемных родителей, я поняла, что тот перелом и та операция были последним подсознательным аргументом Нэллы в защиту семьи. Это открытие тогда стало для меня шоком! И глубоким пониманием того, насколько зависим ребенок от отношений родителей, как сильно он связан с каждым из них. Сама не желая того, дочка сломала руку, потеряв всякую осторожность и контроль над собой, чтобы сохранить наш брак. Она взяла на себя задачу навсегда соединить мать и отца. Кажется, эта неосознанная цель стояла перед ней едва ли не со дня зачатия.
Сегодня, когда и наше сознание, и наша жизнь стали другими, я испытываю невыразимую благодарность Нэлле. Если бы не она, не многие цели и открытия, которые родились вместе с ней, мы бы с Денисом не стали единым целым, не выросли как личности и как родители.
Ребенок – главный защитник целостности семьи. Он стремится сохранить союз матери и отца любой ценой. Даже если сам этого не осознает, может принести себя в жертву и тем самым скрепить брак. Тяжелое преступление против детства – это жесткий и воинственный разрыв отношений между матерью и отцом.
Глава 10
Больше никаких детей
Рука постепенно восстанавливалась. Мы делали массажи, ездили на лечение в медицинский центр, а летом – в санаторий.
С нового учебного года Нэлла поменяла школу.
И тут все окончательно пошло под откос. Из нового учебного заведения ее исключили спустя два года по официальной версии за курение, но на самом деле за то, что наш подросток вошел в состояние тотального бунта. Дочь спорила с учителями. Отказывалась носить школьную форму. Красила волосы в красный цвет. Подговаривала свой класс свергать неугодных учителей.
На преподавателя истории – был там один нудный тип, который вел уроки, читая подросткам учебник вслух, – написала петицию, под которой подписался почти весь класс и передала ее директору, а заодно и в РОНО. Наша Нэлла раздражала администрацию школы. Была неугодна учителям. Неугодна директору. Она прогуливала уроки. И не делала домашних заданий. Я пыталась помогать, пыталась контролировать и заставлять – все оказывалось бессмысленно. В тот период, в свои 13–14 лет, Нэлла считала учебу в школе пустой тратой драгоценного времени.
Тогда еще мне не приходило в голову, что проблемы с учебой – это прямое следствие проблем отношений в семье, причем влияет главным образом то, что происходило во время младенчества.
Невозможно заставить ребенка учиться. Можно только постараться найти причину его непослушания и неуспешности в школе. Корни проблемы нередко лежат в раннем детстве – в психологических травмах, в качестве привязанности. В любом случае, улучшение отношений с ребенком помогает постепенно решать проблему.
Помню момент, когда мои нервы окончательно сдали. Я смертельно устала от школьных проблем и стояла перед классным руководителем, с которыми у нас сложились хорошие отношения, обливаясь слезами бессилия. За этим событием наблюдал весь Нэллин класс. А потом меня вызвали к директору.
– Тридцать лет работаю в школе, – отчитывала она меня: злые глаза, менторский тон, прическа-ведро, – а таких ужасных детей еще не видела!
– К ней нужен особый подход, – робко блеяла я, – она хорошая девочка. Но, понимаете, подростковый возраст…
– Нет! – отрезала директор. – Не понимаю! Все дети носят форму. Все дети учатся. И уж точно никто не пытается курить! Ваша одна такая!
– Я вас умоляю, – не сдержалась я, – полкласса пробовали в тот же день, а вы нашли одну козу отпущения.
– Забирайте свои документы! – побагровела она.
Я приехала домой и снова заплакала. Педагог по образованию, бывший преподаватель вуза, кандидат филологических наук – я ничего не могла поделать с собственной дочерью. Какой позор!
«Нужно верить в ребенка, нужно верить в ребенка», – повторяла я про себя, когда Нэллы не было рядом. «Опять ты идешь на улицу, а уроки не сделаны?» – бросала я ей с укором, умирая от страха перед ее будущим.
Страх отравлял мне жизнь. Страх заставлял сходить с ума и лишал возможности держать себя в руках.
Через знакомых я стала искать хорошего подросткового психолога, мы вместе к нему поехали – Денис, Нэлла и я. После нескольких встреч и разговоров о правилах в семье, о четких договоренностях психолог сказал, что если никакие средства в отношениях с подростком уже не работают, остается только одно – его выход в самостоятельную жизнь. Передача полной ответственности за учебу, заработок и в целом за будущее самому ребенку. Да, это больно и страшно. Но без этого нельзя повзрослеть.
По возвращении домой мы с Нэллой серьезно поговорили об этом. Она сказала, что к самостоятельной жизни пока не готова, поэтому будет учиться. Написали договор. Зафиксировали правила: вместе думали, вместе вносили правки. Получился документ, который приняли все члены семьи. Казалось, появились первые признаки понимания.
Ставить границы и вводить правила в подростковом возрасте уже слишком сложно – все это следует делать раньше. Но опускать руки нельзя ни при каких обстоятельствах, ни в каком возрасте. Любовь и границы в воспитании детей должны идти рука об руку.
В тот день после эфира – я тогда уже оставила работу в журналах, которая отнимала слишком много сил, и стала подрабатывать литературным обозревателем на радио – я приехала домой довольно поздно, около девяти часов вечера. Нэллы, конечно, не было. В голове бешеной каруселью завертелись травмы, насилия, взрывы, аварии – все, как всегда. Подростковый возраст дочери обострил мои страхи настолько, что они снова мешали дышать и жить. Я набрала ее номер. Ответа нет. Подождала полчаса. Дочь не перезвонила. Меня накрыло волной бесконтрольной ярости. Я стала жать на кнопку «вызов» не переставая, пока телефон не начал отвечать: «Абонент вне зоны доступа сети».
На улице наступила кромешная тьма.
