- О чём трещите, девочки? - падает на стул отец, довольный, видимо, облегчённым кишечником перед очередной сменой блюд. И не вовремя делает глоток воды.
- Мама решила выдать меня замуж за Тома Ривера.
41. Анна
Отцу стоит больших усилий, чтобы проглотить воду, прикрыть рот салфеткой, а потом только закашляться. И пока он судорожно пытается выплюнуть лёгкие, я делаю ему всяческие знаки, чтобы он не смел развеивать мамины заблуждения. Ничего не говорил про нетрадиционную ориентацию Тома. Что тоже заблуждение, но уже папино.
Но их взаимная правота, каждого в своей версии - папина уверенность, что ничего не выйдет, и мамино желание организовать мою жизнь с Томом как можно лучше и быстрее, думаю, сыграют мне только на руку.
Думаю. Но недолго. Потому что едва нам как раз приносят горячее, над смотровой площадкой, оглушая рёвом винтов, зависает вертолёт. И конец верёвочной лестницы, что сбрасывают вниз, полощется на ветру как раз напротив нашего столика у окна.
Чёртов позёр! На фоне синевы ночного неба белый смокинг Ривера, что с лёгкостью гимнаста из Цирка Дю Солей спускается по хлипкой лестнице, выделяется особенно ярко.
Столики в зале пустеют - посетители ресторана толпятся у окон в нетерпении узнать, кому же предназначен этот шикарный букет чёрных роз, что Риверу подают внизу.
И моя мама одновременно и польщена, и счастлива, когда под громкие аплодисменты Том отвешивает ей грациозный поклон, а затем входит в зал, чтобы лично вручить цветы.
- С совершеннолетием души, Моника, - целует мамину руку Том.
- Боже, как мило, - всплёскивает она руками, принимая букет.
- Том, - вынужденно встаёт и сухо кивает ему отец.
- Томас, - с приторной слащавой улыбкой встаю навстречу Риверу я и жеманно протягиваю руку для поцелуя.
Слёзы блестят в маминых глазах, пока она суетливо оглядывается, пока кланяется, как актриса на бенефисе, направо и налево. А посетители ресторана щедро поддерживают её успех рукоплесканиями.
К папиному букету её любимых в этот день пёстрых роз, легкомысленных, как сама молодость, добавляется ещё один - строгий, изысканный, словно соответствующий её истинному возрасту. Но оба, как и положено в совершеннолетие, в двадцать один бутон. Есть в этом что-то истинно символическое. Мама и правда такая: то наивная дурочка, достающая мужа своими капризами, то вдруг умудрённая опытом умная женщина, дающая ценнейшие советы.
- Моника, - склонив голову, помогает ей занять своё место Том.
- Только ничего не говори ей, - сквозь зубы успеваю я повторно предупредить отца. - Не сегодня.
Жаль, он не успевает ответить, хотя на его широком лице я и вижу сначала что-то типа осуждения (да, я согласна, некрасиво держать маму в неведении), но потом в глазах - лукавый огонёк, означающий, что я не ошиблась: отцу тоже понравилась эта идея - поддержать мамину провальную идею очередной раз выдать меня замуж по своему вкусу. Отдать ей должное, она была против Глена, и её печальные прогнозы оправдались. Но это значит, что теперь, когда я ошиблась и утратила право голоса, уж она не позволит мне больше выбирать самой.
Проворные официанты добавляют на стол ещё один прибор. И мясо, подогреваемое всё это время горящим под блюдом огнём, активно раскладывается по тарелкам.
Правда, хоть отец и не стал бы его выгонять, Том не собирается присаживаться за стол. Он сделал, что хотел. Не знаю, входило ли это в его планы - я всё же его слегка идеализирую, считая чуть ли не всемогущим, - но сегодня он заявил о себе как надо. Выступил так, чтобы понравится моей маме: красиво, эффектно, отчаянно, с размахом. И в том, что он нашёл в её лице надёжного союзника, можно даже не сомневаться. Не понимаю только, зачем ему это.
Мавр сделал своё дело, Мавр мог бы уйти, но не Том. Он, продуманная зараза, именно у мамы просит разрешения похитить меня ненадолго из-за стола.
Одарив отца победным взглядом, мама царственно разрешает мне покинуть зал. С Ривером.
Ветер подхватывает мои распущенные волосы, едва мы выходим на балкон смотровой площадки. И Том показывает туда, где нас не будет видно из окон ресторана. Загораживает от ветра, с трепетной осторожностью убирает с моих губ прилипшие пряди.
Но мне плевать, что он хочет сказать, я начинаю говорить первой.
- Какое право ты имел отменять мой заказ?
- Никакого, - слегка покачивает он головой, не сводя с меня глаз.
- Какого чёрта ты припёрся, хоть обещал, что тебя здесь не будет?
- Увидеть тебя.
- О, господи, Том! - просто выводит он меня из себя своей невозмутимостью, своим вкрадчивым голосом. - Только не надо этих щенячьих взглядов. Мы оба знаем, чего ты хочешь.
- Я этого и не скрываю, - усмехается он и убирает с моих губ очередную заблудившуюся прядь. - Один звонок - и вертолёт заберёт нас отсюда прямо сейчас.
- Нет. Слышишь? Нет!
- Почему?
- Хорошо, я скажу, раз ты это всё же спросил, - отбрасываю волосы назад, и Том мягко разворачивает меня по ветру, чтобы они не мешали мне говорить.
42. Анна
- Потому что, когда я этого хотела, когда ты был мне нужен, ты усиленно делал вид, что меня больше не существует. А я, между прочим, страдала, мучилась, ждала.
- Хочешь заставить меня страдать?
- Да. Может быть. Не знаю. Но мне было очень плохо. Я изводила себя догадками, звонила тебе, как последняя дура, а ты ни разу не соизволил даже ответить. Я уже не говорю о том, чтобы объясниться.
- Ты и была хорошенькая малолетняя дурочка, - ласково, соболезнующе улыбается он. - Соблазнительная, пугливая, доверчивая. Мне просто стало с тобой скучно. Я получил, что хотел. И тогда тебе вряд ли понравились бы мои объяснения.
- Ах, вот как? Скучно. Получил. А я ведь любила тебя.
- Нет, - качает он головой. - И ты знала, что это для меня ничего не значит: любовь, верность, преданность, - он передёргивается, словно прикоснулся к чему-то отвратительному. - Я этого никогда не скрывал. Но ты никогда меня и не любила. Тебе льстило моё внимание, ты гордилась мной, тебе было интересно, а ещё ты пыталась заткнуть мной дыру в своей груди. Но не я её сделал, Ан. Не я - та форма, что вырезала в тебе как в сыром тесте это отверстие. Как меня к нему не прикладывай, а я не подойду, чтобы закрыть это отверстие и эту рану залечить. Так что не говори мне о любви, - он снова брезгливо морщится. - Ты любила не меня, и сама прекрасно это знаешь.
- И всё же ты сделал мне больно.
- Ну, - закатывает он глаза, - это физиология. И да, это всегда немного болезненно.
- А не об этом, чёрт тебя побери, Том! - едва сдерживаюсь, чтобы не стукнуть его за эти бесстыжие намёки на дефлорацию. - Я всё равно страдала. Скучала, надеялась, тосковала по тебе.
