Баллард оглянулся на залитую алым комнату. Мертвец исчез, хотя на пороге остались ошметки его плоти. Изнутри донесся смех.
Баллард повернулся к русскому:
– Что, во имя всего святого, происходит? – потребовал он ответа, но мужчина просто таращился сквозь распахнутую дверь.
Едва Баллард заговорил, смех оборвался. По забрызганной кровью стене скользнула тень, и кто-то произнес:
– Баллард?
Голос, хоть и хриплый, словно его владелец кричал день и ночь напролет, принадлежал Мироненко.
– Не стой на холоде, – сказал он. – Заходи. И приведи Соломонова.
Тот попытался дернуться к выходу из дома, но Баллард схватил его прежде, чем русский успел сделать и пару шагов.
– Бояться тут нечего, товарищ, – произнес Мироненко. – Пес ушел.
Несмотря на заверение, Соломонов начал всхлипывать, когда Баллард подтолкнул его к открытой двери.
Мироненко был прав – внутри оказалось теплее. И никаких следов собаки. Однако крови с избытком. Разорванного человека, которого Баллард видел в дверном проеме, утащили обратно в эту скотобойню, пока они с Соломоновым дрались. С телом обошлись с поразительным зверством – голова была размозжена, а внутренности превратились в зловещий сор под ногами.
В темном углу этой страшной комнаты на корточках сидел Мироненко. Судя по припухлостям на голове и туловище, его жестоко избили, но на небритом лице сияла обращенная к спасителю улыбка.
– Я знал, что ты придешь. – Затем взгляд Мироненко упал на Соломонова. – Они меня выследили. Полагаю, хотели убить. Вы ведь это задумали, товарищ?
Соломонов дрожал от страха, его взгляд перебегал с покрытого синяками лица Мироненко на валявшиеся повсюду обрывки кишок и нигде не находил убежища.
– Что же их остановило? – спросил Баллард.
Мироненко встал. Даже это неспешное движение заставило Соломонова вздрогнуть.
– Расскажи мистеру Балларду, – подтолкнул того Мироненко. – Расскажи ему, что случилось.
Соломонов был слишком напуган, чтобы говорить.
– Они, конечно, из КГБ, – объяснил Мироненко. – Доверенные люди. Но не настолько доверенные, чтобы их, бедных идиотов, предупредили. И отправили убить меня, вооружив только пистолетом и молитвой, – эта идея его рассмешила. – В данных обстоятельствах и от того и от другого мало проку.
– Я умоляю тебя… – пробормотал Соломонов, – отпусти. Я ничего не расскажу.
– Ты расскажешь то, что они захотят от тебя услышать, товарищ. Как и все мы, – ответил Мироненко. – Разве не так, Баллард? Ведь все мы рабы нашей веры?
Баллард внимательно разглядывал лицо Мироненко – оно распухло, но одними синяками этого было не объяснить. Казалось, кожа у него расползалась.
– Они заставили нас забыть, – произнес Мироненко.
– Забыть что? – уточнил Баллард.
– Самих себя, – последовал ответ, и вместе с ним Мироненко вышел из темного угла на свет.
Что сделали с ним Соломонов и его мертвый напарник? Тело Мироненко превратилось в сплошное месиво из мелких ушибов, а на шее и висках виднелись окровавленные шишки, которые Баллард мог бы принять за синяки, но они пульсировали, словно под кожей что-то пряталось. Однако Мироненко не выказал ни малейшего беспокойства. Он протянул руку к Соломонову. От его прикосновения несостоявшийся убийца утратил контроль над своим мочевым пузырем, но намерения Мироненко не были смертоносными. С жутковатой нежностью он смахнул слезу со щеки Соломонова.
– Возвращайся к ним, – посоветовал он ему. – Расскажи, что ты видел.
Соломонов, казалось, едва верил своим ушам или же подозревал – как и Баллард, – что прощение было притворством и любая попытка уйти приведет к фатальным последствиям.
Но Мироненко стоял на своем:
– Уходи. Покинь нас, пожалуйста. Или ты предпочитаешь остаться и поесть?
Соломонов сделал неуверенный шаг к двери. Когда нападения не последовало, он сделал второй шаг, затем третий и вскоре скрылся.
– Расскажи им! – крикнул вслед Мироненко. Хлопнула входная дверь.
– Рассказать им что? – спросил Баллард.
– Что я вспомнил, – ответил Мироненко. – Что я нашел кожу, которую они у меня украли.
Впервые после появления в этом доме Балларда начало подташнивать. И дело было не в крови и не в костях под ногами, а во взгляде Мироненко. Он уже видел однажды такие сияющие глаза. Но где?
– Ты… – тихо произнес он, – ты это сделал.
– Конечно.
– Как? – В затылке начало нарастать знакомое грохотание. Баллард, стараясь не обращать на него внимания, продолжал добиваться от русского каких-нибудь объяснений: – Как, черт тебя побери?
– Мы одинаковые, – ответил Мироненко. – Я чувствую это в тебе.
– Нет, – сказал Баллард. Шум усиливался.
– Догмы – всего лишь слова. Важно не то, чему нас учат, а то, что мы знаем. Своим естеством, своей душой.
Однажды он уже говорил о душах и о построенных его хозяевами местах, где человека могут расколоть на части. В то время Баллард считал подобные разговоры просто блажью, но теперь уже не был в этом так уверен. Чем была та похоронная процессия, если не подчинением какой-то потаенной части его самого? Части естества, части души.
Прежде чем Баллард успел подобрать нужные слова, Мироненко замер, его глаза заблестели еще ярче прежнего.
– Они снаружи, – сказал он.
– Кто?
Русский пожал плечами:
– Разве это имеет значение? Или ваши, или наши. И те и другие заставят нас замолчать, если смогут.
И это была чистая правда.
– Мы должны поторопиться, – сказал он и направился в коридор.
Входная дверь была приоткрыта. Через минуту Мироненко оказался у нее. Баллард шел следом. Вместе они выскользнули на улицу.
Туман сделался еще гуще. Он лениво окутывал уличные фонари, приглушая их свет и превращая в убежище каждый дверной проем. Баллард не стал дожидаться, пока преследователи выйдут из укрытий, и поспешил за Мироненко, который, несмотря на свою тучность, был уже далеко впереди. Чтобы не упустить его, Балларду пришлось прибавить шаг. Только что русский был виден, а в следующий миг вокруг него сомкнулся туман.
Жилые кварталы остались позади, уступив место безликим зданиям – вероятно, складам, – чьи глухие стены исчезали в мрачной темноте неба. Баллард окликнул Мироненко, чтобы тот сбавил темп. Русский остановился и обернулся, очертания его фигуры колыхались в неясном свете фонарей. Была ли это созданная туманом иллюзия или с тех пор, как они покинули дом, состояние Мироненко действительно ухудшилось? Казалось, лицо его оплывало, а шишки на шее распухли еще сильнее.
