В начале пира вельхи почти в открытую проезжались по поводу
троих вооружённых мужчин, которых бан-рионе неизвестно зачем понадобилось
держать подле себя. И которые к тому же блюли совершенно неприличную, по их
мнению, трезвость. Близнецы, наученные наставником, и тем более сам Волкодав на
подковырки никак не отзывались. И в конце концов хозяева от них отстали,
кажется, порешив считать телохранителей чем-то вроде сторожевых псов, не
стоящих особого внимания.
Спасибо и на том, что кормили их, в отличие от псов, не
объедками, а честной едой.
Напитки здесь по обычаю разносили женщины. Вельхи считали
подношение медов немалым искусством, требующим сосредоточения и мастерства. То
одна, то другая красавица проходила между пирующими со жбаном и костяным черпачком,
улыбаясь в ответ на восторженные похвалы мужчин и временами ловко уворачиваясь
от чьих-нибудь слишком пылких объятий.
Волкодав неторопливо жевал пирожок с грибами и время от
времени косился на Кетарна, сидевшего вдвоём с Ане возле стены. Он видел, как
молодой воин подтолкнул локтем подругу, таинственно шепча что-то ей на ухо и
кивая в его сторону. Не иначе, затевал какую-то каверзу. Ане послушно
поднялась, подошла к низкому столику возле входа, сплошь заставленному ковшами
и кувшинами. Выбрала один, вооружилась резным черпачком и направилась к
Волкодаву и братьям.
Венн залюбовался тем, как она держала кувшин: на ладони под
донышко, не давая глиняным запотевшим бокам коснуться ни тонкой льняной рубахи,
щедро вышитой на груди, ни загорелой, обнажённой выше локтя руки.
– Утолите жажду, воители, – проговорила Ане
по-вельхски. Сольвеннской и тем более веннской речью она не владела. И от
боязни, что гости не поймут и обидятся, залилась румянцем – ярким и быстрым,
каким Боги часто награждают рыжеволосых.
– Воистину наши кружки пусты, – ответил Волкодав
на языке западных вельхов. – Не случится ли так, что твои руки наполнят
их, кайлинь-ог?
Девушка покраснела ещё жарче. Кайлинь-ог означало невеста.
Она сказала:
– Об этом и бывает уговор между хозяевами и гостями.
Плавным движением она окунула в кувшин длинный, слегка
изогнутый остроконечный черпачок, выточенный из цельного клыка какого-то зверя,
годившегося в прадедушки всем тиграм Мономатаны.
Угощение должно быть принято и отведано, иначе ты враг, а не
друг. Волкодав подставил кружку, и в неё полился… добрый квас, пахнувший
сладкими ржаными сухарями. Кетарн, надобно полагать, просил невесту совсем не о
том, но она распорядилась по своему усмотрению.
Она налила квасу близнецам, и Волкодав спросил её:
– Не доведётся ли тебе посидеть рядом с нами под крышей
этого дома?
От такого приглашения тоже нельзя отказываться, и Кетарн мог
сколько угодно ёрзать и злиться на смятой шкуре возле стены. Ане поджала ноги и
села против Волкодава. Любой вельх был способен просидеть так полдня. В отличие
от Лихослава и Лихобора, успевших до зуда намозолить жилистые зады.
Мало кто назвал бы Ане красавицей, но Волкодаву она очень
понравилась. Круглолицая, милая, какая-то удивительно домашняя. И с этаким
добрым лукавством в карих глазах, которым, похоже, ещё не случалось отражать ни
страдания, ни страха.
– От кого ты охраняешь бан-риону здесь, среди
друзей? – спросила она. Она заметила внимательный взгляд Волкодава, без
устали обегавший пирующих.
Венн подумал и ответил:
– От чужого человека, который мог бы пробраться на
праздник и учинить госпоже вред, а вам обиду.
– Ты, наверное, долго жил среди вельхов, – сказала
девушка. – Ты беседуешь, как один из нас.
– У меня были друзья вельхи, кайлинь-ог, – ответил
Волкодав. И коснулся ладонью её руки, державшей кувшин. – Добро тебе за
подношение напитка и за то, что украсила наш пир.
Женщины мудрее мужчин, думал он, глядя в спину невесте,
идущей к своему жениху. Женщина не станет задирать гостя и допытываться, в
какой такой пьяной драке ему распороли лицо, если он не сподобился
хоробрствовать у Трёх Холмов…
Ещё он видел, как смотрел Кетарн на подходившую к нему Ане,
и как раздражение таяло и сползало с его лица, изгоняемое неудержимой улыбкой.
В самый разгар пира четверо здоровенных молодцов втащили
снаружи огромное деревянное блюдо. На блюде покоился кабан, целиком зажаренный
над углями. Вельхи считали вепревину пищей мужественных героев, главным и самым
лакомым кушаньем, достойным венчать праздничное торжество. Волкодав не особенно
удивился, услышав, что кабана добыл не кто иной, как Кетарн. Этого только
следовало ожидать.
Блюдо торжественно поставили перед кнесинкой и вручили ей
большой, старинного вида, начищенный бронзовый нож. Пускай бан-риона по
справедливости разделит вепря и сама вручит первую долю – сочный ломоть окорока
– лучшему из героев, сидящих здесь на пиру.
На взгляд Волкодава, не требовалось провидческого дара,
чтобы определить этого лучшего из лучших сразу и без ошибки. Кто был нынче
первым парнем в Ключинке, кого так и распирала буйная удаль, кто из кожи вон
лез, доказывая своё мужество себе и другим?..
Кнесинка о чём-то тихо спросила Кесана рига, тот так же тихо
ответил. Елень Глуздовна ловко выкроила из дымящейся туши драгоценный кусок и
высоко подняла его, проткнув ножом:
– Верно ли, что не найдётся здесь никого, чья правда
духа сравнялась бы с правдой Кетарна, сына Кесана и Горрах?
Половина ключинских вельхов сейчас же взвилась на ноги с
воплем:
– Не найдётся!
Другая половина приподняла крышу дружным рёвом:
– Найдётся!
Наступал долгожданный миг, начиналась излюбленная потеха –
сравнение мужей. Состязание, которое до следующего праздника будет у всех на
устах. Сто лет назад сравнение мужей заканчивалось, бывало, и кровью. Теперь
люди поумнели и ограничивались словесной перепалкой, а если доходило до
потасовок, так только на кулаках.
Ревнивые парни и молодые мужчины принялись наперебой
вспоминать Кетарну всякие недостатки и прегрешения, делавшие его, по мнению
спорщиков, недостойным первого куска из рук бан-рионы. Друзья Кетарна и сам он
усаживали хулителей на место, одного за другим срезая смешными и ядовитыми
замечаниями.
– Не тебе порочить Кетарна: все видели, как на тебя
жена тряпкой замахивалась!
– Не тебе разевать рот на первый кусок, ты на празднике
Коней в бочонке с пивом топился…
Недовольные не сдавались:
– От тебя, Кетарн, с самого рождения не было
проку, – поднялся светлоусый, очень похожий на Ане воин с мускулистыми
руками, обвитыми синими лентами татуировки. – Не помнишь небось, как
перевернул на себя котелок с кипятком и твоя почтенная мать носила тебя в хлев
– сажать в свежий коровий навоз? Ты, по-моему, так ещё и не отмылся как следует
с того разу…
