Право же, разобрать это по знакам на колеснице было не в
пример легче, чем складывать одну с другой книжные буквы.
Потом внимание венна привлёк возница, управлявший караковыми
– вороными в подпалинах – жеребцами. Сперва Волкодав принял его за
мальчишку-подростка, может быть, племянника седока, и про себя подивился
искусству, с которым тот направлял и подзадоривал могучих зверей. Но вот пришло
время остановить колесницу; подросток крепко и плавно натянул вожжи,
откидываясь и отводя локти назад, так что расшитая курточка плотно облегла
тело…
Девчонка!
Коням хотелось бежать и красоваться ещё, но выучка и
хозяйская воля взяли своё. Караковые послушно встали и замерли копыто к копыту.
Не хочешь, а залюбуешься.
Кланяясь кнесинке, юная возчица стянула с головы кожаную
шапочку. Волосы у неё оказались тёмно-медные, волнистые и блестящие. Парень
выпрыгнул из колесницы и пошёл вперёд, неся перед собой в вытянутой руке сразу
три тонких метательных копья остриями вниз. Знак мира, покорности и любви.
Впрочем, даже вздумай он ими замахиваться, он мало чего добился бы, кроме
собственной смерти. Трое телохранителей сидели рядом с кнесинкой в сёдлах, и
каждый знал, что ему делать.
Подойдя, сын старейшины молча опустился на колено и сложил
свои копья к ногам белой Снежинки. С двух других колесниц немедленно взревели
трубы с навершиями, выкованными в виде конских головок. Рёв раздавался прямо из
разверстых медных пастей. Парень выпрямился. Вельхи знали толк в красноречии, и
он, верно, собрался поговорить, но кнесинка опередила его, произнеся
по-вельхски:
– Добро тебе, славный Кетарн, сын Кесана и Горрах, на
земле твоих предков!
Она никогда не считалась чинами, полагая: не будет урона
правде вождя, если он приветливо поздоровается с человеком ниже себя. Краем
глаза Волкодав видел, как скривил тонкие губы Лучезар. Боярин понять этого не
мог. Хорошо хоть, помалкивал, со скучающим видом глядя поверх голов.
– И тебе добро, благородная бан-риона, дочь мудрого
Глузда и отважной Любимы, – ответил Кетарн. Было заметно, что
торжественные слова, заготовленные для встречи, ещё путались у него на языке,
мешая вести разговор. Волкодаву, однако, понравился его голос: звучный,
глубокий, голос предводителя воинов, охотника и певца.
– Всё ли ныне хорошо в доме твоего отца, о
Кетарн? – продолжала между тем кнесинка Елень. Дочь правителя отлично
знала, как беседовать с вельхом.
Кетарн ответствовал подобающим образом:
– По воле Трёхрогого, урожай ныне хорош и дичь
изобильна, а табуны принесли хороший приплод. Мой род просит тебя изведать
нашего достатка и радости, о благородная бан-риона.
Елень Глуздовна наклонила голову под серебристой шёлковой
сеткой – вежливая гостья, заехавшая на праздник:
– Воистину не откажусь я изведать веселья под кровом
твоего рода, Кетарн, ибо путь мой далёк, а кони устали.
Тут вельх мальчишески улыбнулся:
– Если твою славную кобылицу утомила дорога, прошу,
госпожа, взойди на мою колесницу, а я стану править конями.
– И от этого не откажусь, – ответила кнесинка.
Пришлось Волкодаву смотреть, как чужой человек снимает
кнесинку с седла, а потом почтительно подсаживает на колесницу. Если бы Елень
Глуздовна спросила его мнения, он бы попросил её остеречься бесшабашной
лихости, сквозившей в повадке сына старейшины. И уж точно отсоветовал бы ехать
с таким возницей да на незнакомых конях. Но кнесинка в его советах отнюдь не
нуждалась. Ему показалось даже, она была не прочь за что-то досадить ему и
близнецам, в основном, конечно, ему. Только вот за что бы?.. Мысленно он
перебрал истёкшую седмицу, когда он и братья Лихие день-деньской не спускали с
неё глаз, а ночами по очереди дремали у колёс возка или под свесом шатра.
Волкодав не нашёл, к чему она могла бы придраться. Да и сказала бы, если бы
вправду была чем недовольна…
Венн даже вспомнил их прошлые поездки на реку. И как она всё
изводила его расспросами и разговорами. Со времени выезда из Галирада она не
заговорила с ним ни единого разу. Может, негоже просватанной невесте болтать с
телохранителями, да на глазах у посла?..
Рыженькая девушка тем временем уступила своё место Кетарну и
проворно забралась в другую колесницу, устроившись под ногами у седока.
Волкодав, привыкший за всем наблюдать, видел, как Лучезар проводил её взглядом.
Кетарн тронул с места караковых, и венн с большим
облегчением понял, что можно было и не молиться Богам, испрашивая достаточной
резвости для Серка. Или, наоборот, Боги его как раз и услышали, но поступили,
как это у них водится, по-своему. Отлично обученные вельхские кони горделиво
выгнули шеи и пошли чуть ли не шагом, разом выбрасывая покрашенные белой
краской копыта.
Двести лет назад пределы населённой земли потрясла война,
которую до сих пор называли Последней. Не потому, что с тех пор больше не было
войн. Просто творилось тогда такое, что люди уже решили – настали последние
времена, близится скончание света.
Началось же с того, что в Вечной Степи, лежавшей за Халисуном
и Саккаремом, появился некий народ. Отчаянный, озлобленный и готовый переесть
горло всякому, кто вздумает оспаривать его место под солнцем. Народ назывался меорэ
и появился безо всякого предупреждения и небесных знамений. Просто однажды
вечером к известняковым утёсам, которыми от рождения мира обрывалась в море
Вечная Степь, причалили несчитанные тучи тростниковых лодок под парусами,
сплетёнными из жёстких жилистых листьев. На глазах у изумлённых степняков с них
тотчас полезли вверх тысячи мужчин, женщин и ребятишек. С местными жителями
никогда не виданные ими пришельцы обращались так, как бедный, но решительный
человек обращается с соседом-богатеем, обнаружив, что тот всю жизнь присваивал
себе его долю.
Если сегванов медленно, но верно выживали с родных островов
ползучие ледники, то меорэ, как выяснилось, в одночасье выкурили из дому
извержения огненных гор. Что, конечно, объяснялось кознями более благополучных
соседей. Которые по недосмотру Небес и так наслаждались совершенно неумеренными
благами!
Меорэ не плавили руды и понятия не имели о колесе. Но
безоглядная ярость не столь многочисленного племени на другой же день стронула
с места степных скотоводов. Им пришлось искать новых пастбищ и водопоев для
своих стад, но оказалось, что у каждого мало-мальски пригодного источника уже
жили люди. Так разбегаются круги от камня, упавшего в пруд. Племя за племенем
стало нарушать освящённые столетиями рубежи. Кто-то, потеснившись, решал спор
полюбовно. Кто-то хватался за оружие и потом уже остановиться не мог, ведь
изгнанного захватчика непременно надо покарать и ограбить. А боевые победы, как
всем известно, веселят кровь и заставляют жаждать новых сражений.
Последняя война разорвала и перемешала народы так, что
нарочно не выдумаешь. С той самой поры и жили в Ключинке западные вельхи и даже
успели разделиться пополам, на два клана, луговой и лесной. Луговые жители
владели поймой реки Сивур, впадавшей в Светынь, и там, в заливных лугах,
паслись их знаменитые кони. Лесных вельхов в шутку ещё называли болотными: их предки,
убоявшись новых нашествий врагов, предпочли удалиться с открытых пространств в
глухую крепь леса. Да и там жили в основном по торфяным болотам, ставя жилища
на искусно укреплённых каменных островах, если не вовсе на сваях. Они добывали
болотное железо и слыли мастеровитыми кузнецами и тележниками. Луговые вельхи
исстари считали лесных трусоватыми домоседами, а те луговых – горлопанами и
пустобрёхами. Отношения нередко выяснялись в молодецких сшибках. Но, когда пять
лет назад государь Глузд прислал в Ключинку боевую стрелу, считаться обидами и
поминать былое вельхи не стали. Выставили единый отряд и домой вернулись со
славой.
