Ещё в городе, за несколько дней до отъезда, Волкодаву
случилось увидеть карту, которую вместе рассматривали Крут и Лучезар. Он успел
заметить, что на карте были обозначены Галирад, Северные Врата и всё, что
между. Красная ниточка, пролёгшая поперёк карты, отмечала путь, который
предстояло одолеть поезжанам. Подробнее приглядеться Волкодаву не удалось.
Лучезар оглянулся, заметил подходившего телохранителя и сразу начал свёртывать
плотный пергамент.
– Я хотел бы посмотреть, воевода, – сказал
Волкодав Правому.
– Твоё дело – кулаком шеи сворачивать, –
немедленно фыркнул Левый. – Путь указывать – это для тех, кто умом не
обижен.
Волкодав не стал отвечать.
– У тебя, по-моему, и так дел хватит, – проворчал
Крут.
Волкодав сказал очень спокойно:
– Пока речь идёт о госпоже, у меня лишних дел нет.
– Вот муха назойливая, – скривился Лучезар. –
Зудит и зудит, не отогнать. Такому только покажи карту, сейчас разбойникам
продавать побежит…
Венн ощутил смутное, но очень нехорошее подозрение, а Крут
буркнул:
– Ладно, ступай.
Волкодав довольно уже изучил повадки старого храбреца, чтобы
сообразить: Правый был на его стороне, но в дурацкое препирательство с
Лучезаром ввязываться не хотел, предпочитая выждать и решить дело без обид.
И венн убрался прочь, не добавив ни звука, а на другое утро
к нему подошёл молодой раб-аррант с тонкими пальцами, перепачканными краской, и
глазами, воспалёнными после целой ночи трудов.
– Меня прислал воевода Крут, господин, – несмело
поклонился раб и подал Волкодаву лоскут выделанной кожи. Венн развернул его:
перед ним была та же карта, только более мелкого рисунка. Раб снова поклонился
и попятился было прочь, но Волкодав удержал его.
– Я не слишком грамотен, парень, – сказал он
рабу. – Поправишь меня, если что спутаю.
И, медленно разбирая, стал читать всякие названия,
встречавшиеся вдоль проложенного пути. Молодой невольник следил за его пальцем,
изредка подсказывая. Вплоть до надписи в нижнем углу: «Дадено Волкодаву из
веннов по моему слову. Боярин Крут, сын Милована». Возле надписи была аккуратно
проколота дырочка, и в ней на витом трёхцветном шнурке висела свеженькая, ещё
серебрящаяся печать.
Волкодав наградил раба денежкой, и тот, просветлев лицом,
побежал вкладывать её в бережно хранимую кубышку. Как почти все мастеровитые
невольники, рисовальщик карт копил серебро для выкупа на свободу. Венн же
отправился к боярину Круту – благодарить.
От благодарностей Правый отмахнулся, а потом строго погрозил
Волкодаву пальцем:
– Насчёт разбойников, это… только ты смотри, не очень
перед всеми размахивай, мало ли… понял?
– Понял, – сказал Волкодав. – Сделай милость,
воевода, взгляни, не спутал ли чего рисовальщик?..
…Теперь эта карта, навощённая Варохом от сырости,
сохранялась в особом чехольчике, который Волкодав повесил себе на шею и убрал
под кольчугу. Пока у него не возникало особой нужды в неё заглядывать: ближнюю
часть пути он и так памятовал наизусть.
* * *
Погода стояла ясная и солнечная, места были красивые и
совсем тихие: разбойников опасаться не приходилось. Жизнь обозников мало-помалу
входила в походную колею, и почти весь путь ещё лежал впереди. Если
постараться, можно было на время забыть, куда этот путь вёл. Даже кнесинка
порою шутила и смеялась. Совсем как когда-то, вечность назад, когда они с
Волкодавом и братьями Лихими ездили на Светынь. Улыбка красила Елень Глуздовну
необыкновенно, и Волкодав ловил устремлённый на неё взгляд велиморского
посланника, полный прямо-таки отцовской гордости. Уж верно, посланник был
немало наслышан о ней от галирадцев и от самого кнеса. Но только теперь начинал
как следует понимать, какое сокровище вёз своему господину. Не просто красивую
дочку владетеля соседнего края.
И, если Волкодав понимал хоть что-нибудь в людях, посол
полагал, будто Людоедов сын того стоил…
Идём в поводу мимолётных желаний,
Как дети, что ищут забавы,
Последствия нынешних наших деяний
Не пробуем даже представить.
А после рыдаем в жестокой печали:
«Судьба! Что ж ты сделала с нами!..»
Забыв в ослепленье, как ей помогали
Своими, своими руками.
За всякое дело придётся ответить,
Неправду не спрячешь в потёмках:
Сегодняшний грех через десять столетий
Пребольно ударит потомка.
А значит, не траться на гневные речи,
Впустую торгуясь с Богами,
Коль сам посадил себе лихо на плечи
Своими, своими руками.
Не жди от судьбы милосердных подачек
И не удивляйся подвохам,
Не жди, что от жалости кто-то заплачет,
Дерись до последнего вздоха!
И, может, твой внук, от далёкого деда
Сокрыт, отгорожен веками,
Сумеет добиться хоть малой победы
Своими, своими руками.
10. Чужая невеста
На седьмой день, одолев несколько переправ через лесные
речушки, обоз достиг первого из помеченных на карте кружочков – погоста
Ключинки.
Название у погоста было самое что ни на есть сольвеннское,
но и в нём самом, и в окрестных деревнях жили по преимуществу вельхи. Волкодав
знал это и не удивился, когда навстречу из-за поворота дороги с гиканьем
вылетело сразу несколько колесниц, запряжённых парами резвых коней, подобранных
в масть. Вельхи, завзятые лошадники, почти не ездили верхом. Когда-то в
древности они почитали верховую езду уделом труса, удирающего из битвы. С тех
пор воззрения успели смягчиться, но всё-таки колесница приличествовала
вельхскому воину гораздо больше седла.
Охранный отряд схватился за копья, но сразу оставил оружие:
рядом с колесницами мирно скакали оба дозорных, высланных вперёд. Собственно,
встреча и не была случайной, просто ждали её немного попозже, ещё через
несколько вёрст.
В передней колеснице стоял рослый молодой парень, ровесник
Волкодаву или чуть младше, красивый и статный, с бисерной повязкой на светлых
густых волосах. Вельхи разукрашивали свои колесницы, как другие люди
одежду, – их Правда учила, что враг в бою должен сразу увидеть, с кем
свело его воинское счастье. Волкодав присмотрелся к выпуклым щитам стремительно
летевшей повозки и определил: встречать кнесинку ехал третий и самый младший
сын местного старейшины, по-вельхски рига. И что парень, несмотря на молодость,
побывал в битве у Трёх Холмов и даже привёз оттуда две головы.
