Волкодав начал кое о чём догадываться. Нагнувшись, он
вытянул из кожаного короба полосу белого шёлка и решил сам сделать повязку,
потому что кровь стекала по животу и левому боку, грозя испортить хорошие
кожаные штаны.
– Говори толком! – досадливо зарычал снаружи
боярин Крут.
– Этот венн – клеймёный каторжник, госпожа, –
заторопился халисунец. – Он бывал в руках палача, его страшно пытали! Он
преступник! Он…
– Иллад, – перебила кнесинка.
– Госпожа, я…
– Вернись и помоги ему, Иллад, – сказала кнесинка,
и Волкодав подумал, что серебряный колокольчик, оказывается, умел звучать как
стальной. – Ты слышишь, Иллад?
Волкодаву показалось, будто несчастный лекарь всхлипнул.
Вновь зашевелилась дверная завеса. Вернувшийся Иллад
натолкнулся на враждебный взгляд серо-зелёных глаз и, видно, тут только
сообразил, что телохранитель отчётливо слышал каждое его слово. Руки у него
задрожали. Клеймёный преступник явно собирался зарезать его. А кнесинка, та
самая кнесинка, которая когда-то в пелёнках лежала у него на коленях…
Кнесинка Елень решительно откинула входное полотнище и
шагнула внутрь.
– Этот человек спас мне жизнь, Иллад! – сказала
она резко. – Делай что надлежит!
Следом за нею, второпях чуть не своротив плечом опорный
столбик, в палатку влез Крут. Покинуть «дочку» на съедение лютому венну он
определённо не мог.
– Вели, госпожа, чтобы не обижали сегванов, –
повторил Волкодав.
Она нетерпеливо кивнула:
– Я велю.
– Сделай это сейчас, пока лекарь меня лечит, –
глядя ей в глаза, сказал Волкодав. – Беды не нажить бы.
– Тебя-то не спрашивали, – проворчал Крут.
Кнесинка дёрнула плечиком, повернулась и вышла. Боярин
остался в палатке, и Волкодав опять забеспокоился, не случилось бы чего с
госпожой, но тут же увидел на колеблемой ветром стене тени витязей, окруживших
девушку, и тревога улеглась. От боярина не укрылся его взгляд.
Между тем на бедного Иллада жалко было смотреть. Он вытащил
из короба ещё один пузырёк – насколько можно было унюхать в пропитанной
запахами палатке, в первой склянке помещался сок тысячелистника, запирающий
кровь, а во втором – жгучая, с желчью, настойка на крепком вине. Такой
прижигают мелкие царапины да синяки, чтоб быстрей проходили, а открытые раны –
только смазывают вокруг.
– За что на каторге был, венн? – спросил Крут.
Волкодаву не хотелось об этом распространяться. Он повернул
голову, собираясь проворчать «Ни за что», но тут лекарь, доведенный до
совершенного душевного смущения, перепутал бутылочки и полил ему едким, только
узор на клинках травить, настоем прямо на рану.
Волкодав зашипел от неожиданности и шарахнулся прочь.
Борозду на груди охватил жидкий огонь, от которого побелели глаза и на
несколько мгновений всё тело перестало слушаться. Иллад тоже отпрянул, не
понимая, в чём дело. Потом посмотрел внимательнее на скляночку у себя в руке –
и схватился за голову.
– Вот что, иди-ка отсюда, пока до греха не
дошло… – Боярин Крут взял лекаря за пухлое плечо и слегка подтолкнул,
направляя в сторону выхода. – Сам всё сделаю! А ты, венн, повернись.
Подними руку…
Отдышавшийся Волкодав вскоре понял, что старый витязь, как и
положено воину, в ранах разбирался отменно.
– Как ты догадался, что это не толмач, а убийца? –
ворчливо спросил Крут, продевая изогнутую полумесяцем иголку и ловко затягивая
узелок.
Было зверски больно, но Волкодаву случалось терпеть и не
такое. Он пояснил про сапоги и рубашку и добавил:
– А когда он полез в рукава, я его просто узнал. Он
пытался убить того парня, которого я увёл у жрецов. Кто-то платит ему, а купец,
я думаю, и не знал ничего…
Правый завязал ещё узел и спросил чуть ли не с обидой:
– Почему же ты всё увидел? И поспел девочку оборонить?
А мы, дружина…
Волкодав подумал и сказал:
– Вы, дружина, к открытому бою привычны. А я четыре
года только и делал, что таких вот лиходеев заугольных высматривал.
Боярин свёл вместе края второй раны, велел ему придерживать
и принялся на чём свет стоит костерить Иллада, обзывая лекаря, самое мягкое,
коновалом.
– Ну, меня он пока ещё не положил, – усмехнулся
Волкодав. Он поразмыслил ещё и сказал Круту: – Кто-то хочет, чтобы госпожа
умерла. Я не могу быть при ней круглые сутки, воевода. Надо, чтобы было по
крайней мере ещё два человека. Хорошо бы ты их подобрал, ты после кнеса всем
здесь отец. А я их научу всему, что умею…
– Умелец хренов!.. – запыхтел боярин. – Скажи
лучше, почему кольчугу, лапоть, не вздел?..
Волкодав сказал:
– Не подумал.
Когда он вышел наружу, кутая полуголое тело в заимствованный
у боярина плащ, ему помстились с другой стороны палатки какие-то невнятные
звуки. Волкодав нашёл глазами кнесинку, удостоверился, что она под надёжным
присмотром, и пошёл проверить, в чём дело.
Он не особенно удивился, найдя за палаткой халисунца.
Толстый Иллад горько плакал, укрывшись от людских глаз под свесом шатра. Венн
подошёл бесшумно, и лекарь его не заметил. Некоторое время Волкодав стоял
неподвижно, хмуро глядя на халисунца. А ведь добрый лекарь, наверное. Очень
добрый. Тоже небось книги читал и про Зелхата Мельсинского слышал. Поди,
семьдесят семь болезней по глазам узнаёт и ещё тридцать три – по ладони. За что
его так? Какие-то покушения, убийства… телохранители хуже всяких убийц… Тут не
то что с испугу скляночки перепутаешь – самого себя забудешь как звали. Что ж
его теперь казнить за оплошность?
Волкодав опустился рядом на корточки и тронул лекаря за
колено. Иллад увидел его и заслонился руками. Венн раздвинул полы плаща:
– Посмотри, всё ли он правильно сделал.
Иллад торопливо высморкался и стал смотреть.
– Я сжёг тебе рану, телохранитель… рубец будет…
Волкодав пожал плечами. Одним больше.
– Ты вот что, – сказал он халисунцу. – Кто-то
хочет погубить госпожу. Сегодня нож бросили, завтра не вздумали бы отравить…
– Ножи!.. – всплеснул руками Иллад. – А вдруг
они тоже отравлены?
– Был бы на них яд, – сказал Волкодав, – я бы
здесь не сидел.
Больше всего питомцы Смерти любили мгновенное зелье,
которому было достаточно попасть хотя бы на кожу. Человек умирал прежде, чем
лекарь успевал поднести противоядие. Надёжное оружие против правителей, чем-то
не угодивших Моране.
Иллад подхватился с земли и убежал, забыв отряхнуться от
пыли. Волкодав подумал о том, что у каждого убийцы водились свои привычки.
Этот, может быть, славился как непревзойдённый мастер ножей. И вовсе никогда не
связывался с ядом. Эвриха он, во всяком случае, пырнул удивительно ловко. И
чистым ножом. Но мало ли что. Да и яды бывают разные. А вдруг кровь уже
разносит по телу тайную смерть?.. Глубоко в животе возник тяжёлый ледяной ком.
Что ж, если Иллад найдёт отраву и распознает её, будет ещё можно надеяться…
