Было слышно, как далеко в толпе горько заплакала женщина.
– В ту ночь, государь, – сказал Дунгорм, –
твой боярин окончательно рассорился с телохранителем и предложил госпоже
выбирать, с кем она будет советоваться в дальнейшем, с ним или с венном. И
госпожа выбрала венна!
– Твой боярин очень обиделся, кнес, – хмыкнула
Эртан. – После этого кнесинка шла пешком с нами, с ратниками, а он ехал в
полуверсте позади.
– Потому, наверное, он и не подоспел к нам на выручку,
когда нас теснили к Препоне, – сказал Дунгорм. – Его воины появились
одновременно с конниками моего господина, когда исход боя был предрешён, а
мост, по которому перешла государыня, обрушен.
Стало тихо, только негромко шептались ратники. Они многое
могли припомнить Лучезару Лугиничу. Кнес тоже повернулся к молодому боярину. И
было видно, что галирадскому правителю больше не хотелось спрашивать, почему
это он привёз Волкодава не в цепях.
– Что скажешь, Лучезар?
Левый пожал широкими плечами:
– Скажу, родственник, что никогда даже не думал, как,
оказывается, легко измыслить навет. Но теперь убеждаюсь: любой поступок можно
превратно истолковать…
– Этим ты в своём письме и занимался! – дерзко
проговорила Эртан.
Кнес ожёг её взглядом:
– Вы!.. Вы хоть понимаете, что вы тут наговорили?..
– Кроме нас здесь двадцать шесть человек, –
ответил Дунгорм. – И я осмелюсь утверждать, государь, что на клятве перед
Богами ни один из них не станет опровергать наших слов.
– Мои воины тоже могут присягнуть перед Богами, –
равнодушно сказал Лучезар. – А их куда как побольше. К тому же всем нам
известно, что Боги далеко не всегда и не сразу изобличают клятвопреступников…
– Можно и поторопить Их справедливость! – сказал
Волкодав.
Никто не заметил движения, просто меч каким-то образом
перекочевал из развязанных ножен в его левую руку. Узорчатый клинок серебрился
в пасмурном свете, указывая прямо в грудь Лучезару. Это был вызов на поединок.
На Божий Суд.
День перевалил полуденную черту. Божьему же Суду совершаться
лучше всего на рассвете, пока небо ещё не замутнено грехами людей и юный Бог
Солнца взирает на мир в утренней славе, полный сил и готовности присмотреть за
земным правосудием. Остаток дня и всю ночь поединщикам предстояло провести в
кроме, в уединённых клетях. Там они будут поститься, размышлять и беседовать с
Богами.
Волкодаву не удалось даже заглянуть домой, в мастерскую
Вароха. Стражники окружили и его, и Лучезара и повели в крепость. Все видели:
Лучезар шествовал с поднятой головой, венн же хмуро смотрел под ноги. Ещё не
хватало споткнуться при всём честном народе и раны разбередить!
На пороге клети Бравлин придержал Волкодава за плечо:
– Ты, венн, дай-ка сюда оружие… До завтра пускай в
святилище полежит.
Оба помнили, как Бравлин уже пытался забрать у него меч
полгода назад.
– Оружие, – спокойно сказал Волкодав, – я
отдам только кнесу, или кнесинке, или боярину Круту.
– Сейчас тебе! – фыркнул один из молодых
стражников. – Вот так прямо государь сюда припожалует!
Волкодав ответил ровным голосом, не двигаясь с места:
– Тогда отними.
Парню не захотелось с ним связываться: был, видно, наслышан
о безобразиях, которые этот венн время от времени учинял.
– Иди, – сказал ему старшина. – Позови
Милованыча.
В это время к ним подошёл Атталик. Мальчишка показался
Волкодаву значительно возмужавшим. Это чувствовалось не в осанке, не в ширине
плеч, скорее – во взгляде, в выражении глаз.
– А мне отдашь, Волкодав? – спросил юный
сегван. – Я старший сын кунса, и род мой никакому в этом городе не
уступит!
Пряжки ремней не были особенно удобны для левой руки.
Волкодав, повозившись, расстегнул их и протянул Атталику двое ножен – с боевым
ножом и с мечом. Он знал: мальчишка скорее умрёт, чем позволит кому-нибудь
прикоснуться к оружию. Тем более испортить его.
Стражники расположились возле двери и всю ночь приглядывали
за Волкодавом сквозь дверную щель. Мало ли, вдруг примется колдовать, творить
чёрное непотребство. Да и любопытно опять же.
Они видели, как венн, посидев немного на лавке, встал, очень
осторожно стащил тёплую куртку и стал делать какие-то движения. Опытные воины
сразу поняли, что он готовился к бою. То, что он совершал, наводило на мысль и
о танце, и о священнодействии. Неторопливый танец постепенно усложнялся, становился
грозней. Стражники прилипли к щели – приди старшина, узрел бы пяток согнутых
спин. Волкодав словно встречал кого-то, наседавшего с оружием, вызывал его на
удары, ловил их и отражал, потом вышибал из вражьей ладони меч… и добивал
супротивника. Добивал жестоко и страшно, без малейшей пощады. И всё это – левой
рукой.
Стражники отлично знали, каков боец был Лучезар. Сперва они
полагали, что он шутя расправится с венном. Теперь посоветовались и переменили
своё мнение. Поединок с одноруким навряд ли покажется Лучезару детской забавой.
Им по крайней мере меняться местами с боярином совсем не хотелось.
Окошка в клети, даже волокового, не было: сруб располагался
внутри насыпи под земляной стеной крома. Волкодав занимался своим делом в
скудном мерцании лучины. Потом, к окончательному изумлению стражников, он
медленно обратил в сторону светца развёрнутую ладонь. И огонёк, трепетавший на
расстоянии двух аршин, погас, как задутый. До сих пор парни о таком только
слышали. Самим видеть не приходилось.
Волкодав, которому светец был не особо и нужен,
удовлетворённо кивнул в темноте. Вытащив загасшую лучину из железного расщепа
светца, он загнал её между брёвнами – для Мыша. Завернулся в плащ и лёг спать.
Отец Волкодава не каждый день делал оружие, но сын помнил,
как в гостевом доме рода останавливались славные воины, нарочно приезжавшие
заказывать у кузнеца Межамира клинок знаменитой веннской узорчатой стали.
Разборчив был Межамир. Никакая плата не побудила бы его создавать меч для
злого, разбойного человека или богатого лодыря, возмечтавшего о драгоценной
игрушке. Не всё продаётся за деньги, не всё покупается. Меч же – свят. В нём
Правда Богов.
Лучшими кузнецами в древности и теперь были Серые Псы. Не
бывало недовольных мастерством Межамира. Он же умел не только сварить чудесную
сталь и обратить её в добрый клинок, он способен был ещё и показать всё, на что
тот клинок был способен. Русоголового Межамирова первенца в такие дни из
кузницы было не выгнать. Во все глаза смотрел за отцом, силился перенять науку,
к которой его, по неразумной малости лет, пока что не допускали. Малец вовсе не
мечтал заделаться витязем и следовать за боевым кнесом. Он будет кузнецом, как
отец. Но разве может венн называться мужчиной, если не знает, с какой стороны у
меча рукоять?
