В священном кругу лишь Правда в чести
И меч – глашатай её.
Из этого круга двоим пути
Не быть. Кричит вороньё.
15. Правда Богов
Путешествие на плотах началось спокойно и мирно. Могучий
Гирлим плавно мчался меж берегов, заваленных сырым, рыхлым, ненадёжным ещё
снегом. Глубоко внизу оставались пороги, всё лето скалившие из воды гранитные
зубы. Минуя такие места, плотогоны с привычной зоркостью вглядывались в лес,
черневший по берегам. Летом, когда неминуемо приходилось разгружать лодьи и
тащить их волоком, перекладывая катки, здесь можно было напороться на лихие
ватаги, охочие до чужого добра. Особенно лютовали разбойники в пору сегванского
расселения, прежде битвы у Трёх Холмов, когда не было порядка в стране.
Благодарение Богам, с тех пор многое переменилось, лиходеи частью
утихомирились, частью сложили головы под мечами добрых людей. А у порогов
начали вырастать крепкие городки. В городках селился народ: половина – воины с
предводителями, другая половина – работники, помощники гостям, прибывшим на
волок. И в обиду не дадут, и лодьи перенесут чуть не на руках. Только плати.
Минуя такие городки, плотогоны оповещали о себе рогом,
приветственно махали руками. С берегов отвечали, хотя и без особого
воодушевления. Обмен любезностями немногого стоит, если всё равно твои услуги
без надобности, а значит, и денежек не заплатят.
В двух местах нашлись опытные стрелки, которые, прикрепив к
стрелам, перебросили на плоты письма в Галирад. Доброе дело!
Никто не посягал на путешественников. Смрадная Препона
поглотила, кажется, последних, кто мог быть опасен для такого большого отряда.
Минует ещё несколько лет, и Гирлим из опасной тропы станет накатанным
большаком. Каковы-то будут перемены, несомые в здешний край союзом Велимора и
сольвеннской державы?..
Когда Гирлим добежал наконец до Матери Светыни и мягко
выплеснул ей на колени плоты вместе с людьми и конями, путники стали
поглядывать на берега вовсе без страха. И мечтать о скором возвращении домой.
Волкодав чувствовал себя никому особо не нужным. С ним рядом
больше не было ни мальчишек, нуждавшихся в наставлениях, ни госпожи, которую
они сообща охраняли. Выезжая из Галирада, он, помнится, ожидал всякого. Что его
прикончат по дороге убийцы, подосланные к госпоже. Что его, признав за кровного
врага, убьёт или велит убить Винитар… Лишь одно ему и во сне присниться не
могло. Что его долг телохранителя оборвётся именно так.
Он перебирал в уме свои действия и поступки и вроде не
находил ни ошибок, ни недосмотра. Он совершил для госпожи всё, на что был
способен. К тому же ей наверняка лучше было у ичендаров, чем у ненавистного
жениха. Что же грызло его?.. Он сам не мог разобраться. Он знал только, что
душа у него всё равно была бы не на месте, даже если бы он благополучно передал
кнесинку с рук на руки Винитару. Который к тому же, как он теперь понимал,
приходился Людоеду сыном по крови, но отнюдь не по духу. Может, узнав его
любовь, кнесинка обрела бы счастье замужества и напрочь забыла своё девичье
увлечение?.. Всё так, но смотреть ей в глаза, когда она опять схватилась бы за
его руки, моля одним взглядом: оборони…
Неужели это ему за то, что убил Людоеда посреди ночи, не дав
стервецу поединка?..
Волкодав бродил по плоту, пытался разминать покалеченное
ранами тело и мрачно думал о том, что Боги всё-таки оставили ему лазейку. И
ведь не в первый уже раз. Могли бы запереть его в подвале Людоедова замка – не
заперли. И у Препоны сохранили ему жизнь. И перед окончательным выбором: кого
предавать, кнесинку или себя? – тоже всё-таки не поставили. Значит, ещё не
до конца разуверились в нём, значит, был ещё зачем-то Им нужен. Вот только
зачем?..
На вторую ночь после выхода в Светынь Волкодав, как всегда,
устроился под парусиновым пологом, у тёплого бока закутанного в попону Серка.
Добрый конь поначалу пугался чёрной воды, журчавшей возле самого уха, потом,
ободренный присутствием хозяина, успокоился и привык. А может, просто
заговорила кровь: коней его породы сегваны исстари возили на кораблях с острова
на остров и даже за море…
Волкодав прислонился к уютному, мерно вздымавшемуся боку
Серка, поглубже натянул меховой капюшон, чтобы не холодил ветер. И подумал о
том, что больная рука, похоже, опять не даст ему как следует выспаться.
Сломанные кости всё время ныли, порой так, что хоть прыгай в воду с плота. Да.
Укатали сивку крутые горки. Раньше на мне всё заживало как на собаке. Не тот
стал, не тот. Волкодав поймал себя на том, что крепко надеется на Тилорна и
Ниилит, ждавших его в Галираде. Ещё он успел решить, что рука вовсе не даст ему
нынче спать. Он примирился с этой мыслью. И незаметно уснул.
Конечно, очень скоро его разбудило нечаянное движение,
причинившее боль. То ли сам пошевелился, то ли Серко. Волкодав открыл глаза и
посмотрел на палатку Дунгорма. Его отделяло от неё полтора десятка шагов.
Недреманный инстинкт телохранителя заставил обежать глазами мягкие холмики там
и сям возле палатки. Это спали воины-велиморцы, укрывавшиеся от стылого ветра
кто под одеялами, кто в спальном мешке. Пёс есть пёс, невесело сказал себе
венн. Уже и хозяйки нет, а я всё стерегу.
Он послушал сонное дыхание жеребца и опять подумал о том,
сколько всякого повидал его плащ. Довольно, чтобы из торжественного одеяния
стать просто одеждой. Потом ещё раз открыл глаза, посмотрел на палатку… и
мгновенно насторожился. У собаки, которой он себя наполовину считал, стала
подниматься на загривке шерсть, а чёрные губы поползли в стороны, беззвучно
обнажая клыки. На плоту спали все, кроме нескольких дозорных да плотогонов,
неспешно орудовавших длинными вёслами по оба конца. Требовалось ночное зрение
венна, причём помноженное на немалую удачу, чтобы уловить неприметное движение
одного из меховых холмиков, чуть-чуть сдвинувшегося в сторону походного жилища
Дунгорма.
Мыш, прятавшийся в тепле под плащом, немедля почувствовал,
как напрягся хозяин, и высунул наружу любознательный нос. Волкодав осторожно
передвинул здоровую руку и накрыл зверька ладонью. Мыш уразумел привычный
сигнал и затаился. Рука же Волкодава поползла дальше – к поясу, к ножнам
боевого ножа.
Человек, притворявшийся спящим, снова пошевелился, ещё на
полпяди придвинулся к палатке, а Волкодав принялся лихорадочно соображать. Он
привык предполагать худшее и успел мгновенно решить, что на плот затесался ещё
один из числа поклонявшихся Моране Смерти. Но если так – что тот предпримет?
Попробует зарезать Дунгорма? Чуть-чуть подрежет уголок шатра и раскурит у отверстия
крохотную кадильницу, наполненную зельем без вкуса и запаха, способного
предупредить?.. Пустит в дырку хорька, обученного перегрызать спящему горло?..
Волкодав даже смутно припомнил, что у одного из велиморцев был-таки при себе
маленький любимец. …Или просто подберётся ко входу и оставит на брёвнах полоски
клейкого яда, убивающего даже сквозь одежду, даже сквозь толстые подошвы
сапог?..
А может, человек этот вовсе ни в чём не виновен и просто
ищет укромного местечка, недоступного порывам холодного ветра?
