– А где Волкодав?..
Его не было.
– Он остался, госпожа, – сказал лежавший на земле
Лихобор. Иллад перетягивал ему жгутом бедро, останавливая кровь. – Он
сказал, те полезут на мост, так он их не пустит.
У кнесинки как будто снова разверзлась под ногами Препона, и
душа с птичьим криком оборвалась вниз, сквозь смрадный туман, в каменную пасть,
в клокочущее небытие. Елень Глуздовна беззвучно ахнула и рванулась из-за скалы
назад, на тропу, на мост, через мост, туда, где ради неё погибал единственный
на этой земле человек. Она вернётся к нему, чтобы… Она…
Лихослав, понятно, никакой глупости совершить не дал. Вмиг
догнал, сшиб с ног и прижал к валуну, а над головой кнесинки тотчас пропела
чуть-чуть запоздавшая стрела. Девушка вырывалась и плакала, но с могучим парнем
сладить было непросто. Лихослав хмуро и молча оттащил её обратно в укрытие. А
потом сказал, наверное, единственное, что могло её отрезвить:
– Волкодав не затем там остался, госпожа.
Вот тогда кнесинка вспомнила свой сон. Лучше было бы ей
вовсе его не вспоминать.
Волкодав нисколько не сомневался, что толковые близнецы и
без него сберегут кнесинку на мосту, – хотя бы, как тот парень, ценой
собственной жизни. Но вот сумеют ли ичендары не допустить разбойников за
переправу, если те ринутся через Препону? Насколько он понимал, две сотни лет
после Гурцата Жестокого горцам приходилось иметь дело всё больше с неумеренно
любопытными путешественниками да с молодым Винитаром, имевшим, видно, какие-то
понятия о чести. Но отбиваться от разбойников, твёрдо намеренных перейти? От
прожжённых душегубов Жадобы?.. Много ли воинов в горской заставе на том берегу?
И как прикреплён мост, можно ли его в случае опасности легко уронить вниз? По
сю сторону, во всяком случае, канаты были увязаны намертво. Здравый рассудок
подсказывал, что ичендары просто обязаны были что-то предусмотреть. Жизнь,
однако, давно уже убедила битого каторжника, что полагаться на чей-то здравый
рассудок – дело весьма ненадёжное. Не знаешь наверняка – проследи сам.
Вот он и собирался за всем проследить сам.
Он устроился у одного из камней, державших канаты моста.
Если придётся совсем туго, можно будет дотянуться и перерубить их мечом.
Волкодав заслонился щитом, спасаясь от стрел, поредевших, но от этого не менее
смертоносных. И окликнул Аптахара, засевшего под соседним валуном:
– А ты что?..
Сегван пожал плечами, ухмыляясь:
– Ну как же…
Он был старшиной, а значит, вроде отца молодым парням, над
которыми поставили его галирадские думающие мужи. Последнее дело было бы
бросить ребят, легче самому остаться на смерть.
Уцелевшие ратники, большинство в крови, начали сползаться с
разных сторон ко входу на мост. Первыми достигли валунов четверо вельхов, и
между ними – шатающаяся, но по-прежнему несломленная Эртан. Потом подоспело
несколько сольвеннов во главе с Декшей. Декша тяжело опирался на топор, всё
топорище которого было черно от крови. Волкодав посмотрел на него и поймал себя
на том, что, удивительное дело, переживал за бывшего тестомеса больше, чем за
других. Будь у него хоть немного времени, он понял бы почему. Поэтов вообще
нельзя допускать туда, где наносят раны и отнимают жизнь. Потому что народ
рождает поэтов не всякий год. Для того, чтобы сражаться, существуют люди ничем
не примечательные. Такие, как он сам.
Волкодав оглянулся на мост, потом на скалу, где засели
стрельцы, державшие мост на прицеле. Когда кнесинка уходила на ту сторону, он
наполовину опустошил колчан, пугая этих стрельцов, и кое-кого сумел отправить в
Препону.
– Уводи людей, – сказал он Декше. – Кнесинка
уже там. Давай, мы прикроем!
Как знать, может, им и удался бы ещё один прорыв через мост.
Но в это время разбойники, ненадолго оставившие осаждённых в покое, услышали
новое распоряжение главаря. Они почти прекратили стрельбу, потом где-то за
скалами коротко рявкнул рог, и ревущая толпа воинов в берестяных личинах с
разных сторон ринулась добивать последних защитников переправы. В их намерениях
сомневаться не приходилось. Они рассчитывали смять галирадцев и единым духом
пролететь через мост. Пролететь, чего доброго, ещё прежде, чем там сообразят и
отвяжут канаты… Быстроты и храбрости им было не занимать.
– Руби!.. – закричал Волкодав. И сам, дотянувшись,
полоснул концом меча по упругим гладким волокнам. Чёрные плетёные пряди
распались, заворачиваясь наружу. Мост охнул и заскрипел, тяжело перекашиваясь.
Декша, орудовавший с другой стороны, чуть запоздал, но его удар оказался ещё
удачнее: топор на длинной рукояти громко лязгнул о камень, одним махом разрубив
толстый канат. Удар болезненно отдался в раненой голове молодого старшины.
Декша потерял сознание, уронил топор и сам свалился бы следом – спасибо,
подхватили друзья. Но дело было сделано. Упругая чёрная струна отлетела, свиваясь,
как обезглавленная змея, мост медленно мотнуло, разошедшийся настил повис, как
жреческое ожерелье. Волкодав нацелился рубануть ещё раз, но тут рассечённый
канат не выдержал, волосяные пряди стали расползаться и лопаться, и наконец
мост неотвратимо пошёл вниз, взмахнув на прощанье, словно развеваемый ветром
мокрый рушник. Завихрились клочья тумана, провожая его полёт. Длинное полотнище
настила хлестнуло скалы, как плеть, обломки досок с треском разлетелись в
разные стороны и пропали внизу.
Вот теперь вправду всё было сделано.
Галирадцы вовсю уже резались с насевшими врагами, не
допуская их ни ко входу на мост, ни к беспомощным раненым. Но вот рухнул мост,
и разбойники в некотором замешательстве откачнулись назад. Желанная добыча
окончательно ускользнула от них, и лезть на мечи галирадцев, дравшихся с
последней яростью смертников, стало вроде бы незачем. То есть они, конечно, не
отступятся и сейчас полезут опять, но больше из мести. А то обойдутся без
рукопашной – встанут кругом и не спеша расстреляют ради забавы. Или попробуют
схватить живьём, чтобы хорошенько потешиться напоследок…
– Ну уж нет! – прижимая ладонью липкое пятно на
рубахе, раздельно выговорила Эртан. – Меня они не получат!
Воительница сидела на самом краю пропасти, свесив вниз ноги.
Драться она уже не могла, не было сил. Но сделать одно-единственное движение ей
не помешает никто. Глядя на вельхинку, другие раненые, кто мог, тоже стали
переползать поближе к Препоне. А если повезёт и удастся ещё разбойничка с собой
утянуть…
Немногие ратники, изодранные и окровавленные, но по-прежнему
способные держать в руках мечи, спрятались за щитами и приготовились дорого
продавать свою жизнь.
– Ну что, брат венн… – сказал Аптахар. И тут же
глухо охнул, всхлипнув от боли. Волкодав крутанулся на месте: сегван стоял
столбом и тупо смотрел на свою правую руку, точно бритвой срезанную в локте. Из
раны частыми толчками выливалась кровь. Под ногами у Аптахара валялась длинная
стрела, увенчанная остро отточенным железным полумесяцем шириной чуть не в
пядь. Изуродовав человека, стрела ударилась в камень и отскочила. Попади она в
шею, укатилась бы голова. Волкодав понял, что потрясённый сегван так и будет
стоять, пока не свалится мёртвым.
