– Мой человек победил, – сказала кнесинка Елень.
Никто больше не пожелал ей возражать. Божий Суд совершился.
Солнце клонилось к закату, касаясь лесных вершин. Поезд
невесты вновь двигался вперёд по Старой дороге. Угрюмцы не предъявляли обид. И
в справедливости суда не сомневались. По крайней мере вслух. Но распростились с
галирадцами и кнесинкой безо всякой приязни. Глазастые молодые воины даже
рассмотрели, что где-то там стояло в плетёных корзинах нечто съестное и, судя
по запаху, вкусное. Но до угощения, которым предполагалось отметить изгнание
духа колдуньи, черёд не дошёл. Лесное племя скрылось в чащобе, растворилось в
ней, как и не бывало его. Наверное, теперь долго не высунется, хоть сам
Царь-Солнце мимо них проезжай.
– Не много и потеряли! – в один голос заявили
Мал-Гона и Эртан, начинавшая помалу оживать. – Трясинные, тьфу!.. Что
взять с них!
Остальным, не исключая и Волкодава, было неуютно. Так себя
чувствуешь, когда, заглянув в малознакомый дом, застаёшь безобразную свару.
Вроде и ни при чём ты, а на душе гадко.
Решено было в этот день ехать допоздна: нападения харюков не
очень-то опасались, просто… просто так было лучше, и всё.
Юные ратники подходили с намерением похлопать Волкодава по
плечу, но, оказавшись рядом, своё намерение оставляли («ты… да… это… здорово ты
его!.. Ну ладно…»). Волкодав хмуро отмалчивался. Случись ему заново воевать с
Итерскелом, он проделал бы всё то же самое. Без колебаний. Женщина с мальчишкой
остались живы. Это было хорошо. Больше ничего хорошего в случившемся он не
находил. И вообще ему всё это не нравилось.
– Ты будешь меня учить, когда станем жить в
Велиморе? – спросила кнесинка Елень.
Он ответил:
– Как пожелаешь, госпожа.
Девушка опустила голову, задумалась.
– Ты не челядинец мне, Волкодав, – неожиданно
сказала она. – Ты можешь остаться там при мне, а можешь уехать. Уедешь
ведь, а?
Откуда было знать венну, каких усилий стоили ей эти слова.
Но выговорила, и навалился такой беспросветный ужас, – а вот возьмут да
окажутся сказанные слова правдой!.. – что кнесинка, точно спасаясь,
ухватилась за руку Волкодава. И только потом смекнула торопливо нагнуться,
поправляя якобы сбившийся сапожок.
Телохранитель ответил спокойно и просто:
– Как будет для тебя лучше, так и сделаем, госпожа.
Девушка заставила себя убрать руку и решила переменить
разговор:
– А вот скажи, тебя можно вообще победить? Или что?
Волкодав улыбнулся. Совсем иначе, чем на поляне. Близнецы
жадно слушали, держась позади. Когда-нибудь и они будут драться не хуже
наставника.
– Ещё как можно, госпожа, – сказал Волкодав.
Он долго путешествовал вместе с Кан-Кендарат. Жрица Богини
Милосердия и в мыслях не держала требовать платы с тех, кому помогала, но
подаркам не было переводу. И всё бы путём, но жить нахлебником Волкодав отказывался.
Он считал себя мужчиной, обязанным кормить и спутницу, и себя. Когда они
где-нибудь останавливались, он из кожи лез, стараясь наняться хоть вышибалой в
корчму. А даже в самом грязном придорожном саккаремском кабаке это можно было
сделать не иначе, как только выкинув вон уже нанятого молодца. Ох и приползал
же он чуть не на четвереньках к Матери Кендарат. «Как это он меня? Объясни…»
– И этот… Итерскел… он тоже мог? – заново
содрогаясь, спросила кнесинка Елень.
– Нет, госпожа. Этот не мог.
– Я сейчас был у своих и по дороге слушал, о чём
говорят люди, – вмешался Дунгорм, шагавший у бортика повозки. –
Половина войска клянётся, что разделалась бы с тем юношей так же легко. Разве
что, мол, не мотали бы его взад-вперёд, а уложили сразу.
– Ха! – по-кошачьи фыркнула со своего сиденья
бабка Хайгал, правившая конём. – Как говорит мой народ, когда орёл уже
унёс козлёнка, всякий скажет тебе, что мог его подстрелить.
Дунгорм с интересом поднял на неё глаза, что-то соображая.
Волкодав промолчал, и кнесинка воспользовалась его
молчанием, чтобы снова тронуть телохранителя за руку:
– Это так? Что скажешь?
Волкодав покачал головой и ответил без особой охоты, но
честно:
– За велиморцев не поручусь, но в твоём войске,
государыня, он изуродовал бы почти любого. Кроме пяти-шести дружинных и твоего
родственника, Лучезара Лугинича. Он был настолько же сильнее меня, насколько я
сам – сильней женщины.
– Но-но, не очень там, – раздался из повозки
недовольный голос Эртан. – Женщины есть всякие, венн! Погоди, встану на
ноги, сам убедишься.
Он хмыкнул в ответ:
– Раздумала помирать…
– Ты же руку ему сломал, – напомнила кнесинка.
Волкодав пожал плечами.
– Сломал. Я стоял за доброе дело, госпожа.
Кнесинка помолчала некоторое время, потом заметила:
– Боги редко помогают тому, кто сам ничего не умеет.
Нянька снова встряла в беседу:
– Бывает, Они направляют умельца на выручку неумехам.
Спасённая знахарка спала в уголке повозки, между ранеными,
свернувшись комочком и чуть не с головой укрывшись овчиной. Когда кончился
Божий Суд и Волкодав подошёл вывести её из круга, она не смогла подняться с
колен – венн унёс её на руках. Она что-то быстро и бессвязно говорила
по-вельхски и по-саккаремски, целовала руки кнесинке и Илладу, пыталась
целовать Волкодаву. Когда её накормили, дали одеяло и велели забираться в
повозку, она скрючилась в уголке и немедленно уснула. Глухим сном доведённой до
края души. Мальчишка изо всех сил старался быть взрослым. Он шёл у колеса,
посматривая на лошадей. Когда он протянул руку к морде Серка, жеребец сразу
признал в нём уверенного лошадника и головы не отдёрнул. Паренёк потёрся щекой
о тёплую щёку коня – повадка всадника из Вечной Степи – и впервые за целый день
улыбнулся.
– Позволь спросить тебя, добрая прислужница, – обратился
Дунгорм к старой Хайгал. – Когда государь Глузд Несмеянович только-только
распростился с моим господином и покидал пределы Ограждающих гор – у вас в
Галираде их называют Замковыми, – из потаённой долины вышел поклониться
государю некий народ. Там были мужчины и женщины, и женщины одевались в
точности как ты. Не состоишь ли ты, часом, в родстве с этими горцами?
– Ха! – вновь воскликнула нянька, на сей раз
самодовольно. А кнесинка пошарила рукой на груди и вытащила наружу плоский
кожаный мешочек на потрёпанном ремешке. – Это и был мой народ, знатный
посланник, – продолжала старуха. – Я родилась там, в благословенных
горах, за Препоной. Только орлы и симураны вьют там свои гнёзда. И мы,
ичендары!
Волкодав не первый день жил на свете и знал, что всякий
кулик склонен прославлять родное болото. Но как можно хвалить горы, этого он
искренне не понимал. Не далее как завтра должны были проглянуть в небесах
заснеженные вершины, которые его племя называло Железными. Никакой радости
венну это не внушало.
