– Во имя Грозы! – сказал он палачу. – Пошёл
вон!
Струя лилового пламени бесшумно упала то ли с дубовых
ветвей, то ли с самого неба и обтекла труп. Палач начал корчиться так, словно
его вздёргивали на дыбу. Милосердная земля схватила его за ноги и быстро
втянула в себя. Мать-Земля всегда жалеет детей, даже самых негодных.
Волкодав вернулся под дуб и улёгся, безуспешно стараясь
поберечь больной бок. Тилорн гладил по голове лежавшую между ними Ниилит,
повторяя:
– Не плачь, маленькая… всё хорошо… Не плачь…
Волкодав вспомнил тяжёлый шёлк её волос под своими пальцами…
и как она жалась к нему те несколько мгновений, что он нёс её на руках…
Нелетучий Мыш посверкивал светящимися зрачками, вися вверх тормашками на
деревянной распорке. Постепенно Ниилит пригрелась, перестала всхлипывать и
уснула, свернувшись калачиком.
Перед самым рассветом Волкодава разбудило негромкое, но
полное кровожадной ярости шипение Мыша. Волкодав открыл глаза и увидел, что у
черты, безмозгло тычась в запретную пустоту, переминалось ещё двое. У одного
вместо правого глаза зияла бесформенная дыра, другой пришлец был покрыт копотью
и почти гол, если не считать клоков сгоревшей одежды. Этим хватит немногого.
Волкодав не стал ждать, пока Ниилит проснётся и опять испугается, увидав
нежить. Он приподнял голову и шёпотом произнёс несколько самых мерзких
ругательств, которые знал. Мертвецы тотчас поблекли и растаяли, смешавшись с
густым холодным туманом…
Большой Погост – это были уже коренные земли сольвеннов.
Когда-то здесь стояла самая обычная деревня-весь, в которой,
как и во всякой веси, жил один-единственный род. На широкой поляне в лесу
высился большой общинный дом, окружённый домиками поменьше, а в домиках обитали
женщины и мужчины, называвшие себя Соловьями. Местное предание гласило, что в
самом начале времён прародительница племени заслушалась соловьиного щёкота и
отдала свою любовь прекрасному юноше, которым обернулся неказистый с виду
певец. Другие соловьи запомнили и выучили песню, спетую им для любимой, и по
весне она до сих пор оглашала благоухающие черёмухой леса. А старухи и старики
ещё помнили, как лунными ночами молодые девушки нагими уходили в чащу, мечтая
понравиться красавцу-оборотню. Что ж, после ночи, проведённой в лесу, у
некоторых в самом деле начинали расти животы…
Всё это любопытный Тилорн мало-помалу, слово за слово
вытянул из неразговорчивого Волкодава в течение нескольких дней. Тот отвечал
урывками, односложно и неохотно. Когда же Тилорн пытался выспросить что-нибудь
о его собственном роде – вообще смолкал на полдня. Другое дело, времени, как и
терпения, у Тилорна было хоть отбавляй: к Большому Погосту они шли ещё четверо
суток.
Шагая вперёд, Волкодав поначалу всё косился на Ниилит –
выдержит ли дорогу. Но девчонка неутомимо шлёпала босыми пятками и даже
умудрялась по дороге нарвать кислицы или ещё чего-нибудь вкусного для котелка.
После сражения с мертвецами у них разом протухла вся рыба, и
Волкодав уже было задумался, не ограбить ли позабытую беличью кладовую. Но
вечером они остановились у озерка, и Ниилит мигом наловила лягушек, которых,
оказывается, она умела удивительно вкусно поджаривать.
– Это лягушки, господин, – смущённо обратилась она
к слепому. – У нас их едят. Если твоя вера не воспрещает…
– Не воспрещает, – улыбнулся Тилорн. – Хотя,
если честно, мой народ давно уже не убивает живые существа ради того, чтобы
насытить желудок.
Волкодава наконец отпустил жар, и он тоже протянул руку к
еде. Вера Тилорна показалась ему странноватой, но он видывал и похлеще. Да. На
каторге он ловил крыс, водившихся в подземельях. И ел их сырыми. А ведь были
среди рабов и такие, кто предпочитал умереть с голоду, но не поступиться своей
верой, осуждавшей нечистую пищу…
Волкодав прожевал хрустящую лягушачью лапку и потянулся за
следующей.
За последние сто лет у Соловьёв многое изменилось.
Род, безвылазно сидевший в непроходимом лесу и знать не
знавший никого, кроме ближайших соседей, нежданно-негаданно оказался на
оживлённом торговом пути. Начали останавливаться заезжие гости, и крохотная
безымянная весь обрела имя: Большой Погост. Иные птенцы Соловья, виданное ли
дело, спорхнули с насиженных поколениями мест, унеслись неведомо куда вить
новые гнёзда. Зато близ старых гнёзд начали селиться чужие, пришлые люди. Появились
даже такие, кто не охотился и не пахал земли. Некоторые, с ума сойти, держали
постоялые дворы, готовили еду и варили пиво гостям, стелили им постели и тем
жили с весны до весны. И, самое удивительное, жили неплохо…
Скоро, того и гляди, явится во главе храброй дружины боевой
галирадский боярин и выстроит крепость-городок, начнёт с купцов пошлину
собирать…
Словом, никто не оборачивался вслед Волкодаву, шедшему по
улице со своей корзиной и Нелетучим Мышом, примостившимся на плече. Большой
Погост успел утратить любопытство, насмотревшись на самых разных людей. Здесь
не особенно удивились бы даже чернокожему из Мономатаны, одетому в набедренную
повязку из пёстрой шкуры питона. Подумаешь, бродяга-венн, несущий на спине
обросшего волосами калеку. Если кто из троих и притягивал лишние взгляды, так
разве что красавица Ниилит, боязливо державшаяся за руку Волкодава и одетая –
тьфу, стыдобища! – в мужскую рубаху.
Волкодав остановился перед воротами гостиного двора. Над
ними, колеблемая ветром, качалась и поскрипывала вывеска: могучий конь,
влекущий сани с поклажей. Коня когда-то выкрасили белым, и краска не совсем ещё
с него облупилась.
– «Белый Конь»! – без запинки прочла Ниилит.
Волкодав покосился на неё. Волшебник и прехорошенькая девчонка, умеющая читать.
Очень даже неплохо.
Двор за воротами оказался почти пуст, если не считать
нескольких рослых бронзовых халисунцев, которые, оживлённо переговариваясь,
укладывали какие-то тюки в крепкую, на высоких колёсах повозку. Волкодав кивнул
им, как подобает вежливому гостю. Халисунцы на миг прервали болтовню и кивнули
в ответ.
Дверь стояла гостеприимно распахнутой. Волкодав откинул
пёструю занавеску и вошёл внутрь.
Было около полудня, и корчма не могла похвастаться
многолюдьем. Служанка протирала столы, а на усыпанном соломой полу расположился
молодой работник. Бережно подтёсывая, он приспосабливал новую ножку к длинной
скамье.
Волкодав спустил с плеч корзину, вынул из неё Тилорна и
усадил на лавку возле двери. Ниилит тотчас села рядом, обхватила клонившееся
тело, подперла. Тилорну, точно младенцу, ещё предстояло учиться сидеть самому.
Мудрец улыбнулся Ниилит и виновато вздохнул.
Волкодав подошёл к стойке. Корчмарь, протиравший глиняные
кружки вышитым полотенцем, сейчас же оставил своё занятие и подался вперёд,
всем видом изображая радушие. Он был из восточных вельхов: Волкодав понял это
по вышитой повязке на лбу.
