Тут Волкодав еле сдержался, чтобы не плюнуть. Веннские
женщины тоже приоткрывали калитку между миром живых и миром душ, лишённых
пристанища плоти. Но их не прогоняли в лес и не покидали одних на съедение
нечисти, комарам и дикому зверю. Рядом с роженицей всегда были опытные бабы,
умеющие помочь и утешить. И мать. И муж – а как же иначе? Кто защитит, кто
прогонит любого врага, будь он во плоти или бестелесный?..
– …Но когда мать снохи вождя пришла посмотреть, как
дела, и принесла дочке поесть, она обнаружила при ней эту женщину! Она сама
сказала, что оставалась у неё всё время! И даже прямо тогда, когда покидал тело
младенец!..
В толпе харюков застонали от ужаса. Дело, как видно, и
вправду было неслыханное.
– Она навлекла на нас гнев Прародителя, чей посланец
сейчас забавляется с рыбой и слушает мои слова. Он знает, что в них нет неправды.
Отныне дичь будет обходить наши силки, а ягодники высохнут на корню!.. Только
справедливый огонь, поглотив тело ведьмы, изгонит зло и избавит нас от напасти!
Только справедливый огонь! Я сказал.
Толпа зашумела, кое-где стали требовательно подниматься и
опускаться сжатые кулаки. Женщина ещё больше съёжилась, опустила голову,
закрыла руками лицо. Мальчишка, наоборот, выпрямился над ней и оскалил зубы, с
ненавистью глядя на угрюмцев. Он, похоже, уже перешагнул грань, за которой нет
места страху. Только смертельная ярость. Кто протянет к его приёмной матери
руку, пусть сперва перешагнёт через его мёртвое тело. Волкодав очень хорошо
знал эту ярость отчаяния. Ему самому было столько же лет, когда он убил
взрослого вооружённого мужчину, комеса Людоеда. Он тоже пытался защитить мать.
И не защитил. Допустят ли Боги, чтобы и на сей раз кончилось тем же?..
– А младенец? – спросила кнесинка.
– Он не стал жить, светлая госпожа. Злая ведьма убила
его своим колдовством.
– Ну и пусть бы себе спалили её, сестра, – зевнул
Лучезар. Он со скучающим видом стоял, как всегда, слева от кнесинки. – И
нам недосуг, и им облегчение.
Непредвиденное разбирательство вынудило его отложить
каждодневные воинские упражнения, и он был недоволен.
Халисунец Иллад с немалым вниманием слушал гневную речь
харюка. Ещё бы, ведь говорилось о его собственном ремесле! Услышав предложение
Левого, он соскочил со своего короба с такой прытью, словно на гладкой
расписной коже выросли иглы. Вельможи были вынуждены расступиться, пропуская
его к стольцу государыни. Кнесинка оглянулась. Иллад наклонился к её уху и
что-то горячо зашептал. Молодая правительница выслушала его и кивнула.
– Пускай подойдёт сюда жертва колдуньи. Мой лекарь
осмотрит её.
Сноха вождя зачарованно уставилась на важную госпожу, удостоившую
её своим вниманием. Она послушно шагнула вперёд, но удержал муж.
– То есть как это осмотрит? – зарычал он, зыркая
исподлобья. – Мою жену? Да я… Не дам!
Иллад, не смутившись, во всеуслышание заявил:
– Я саму госпожу, бывает, осматриваю. Так что, во имя
Лунного Неба, не тебе обижаться! И потом, твою жену мне будет достаточно просто
взять за руку…
– Зачем?.. – опешил угрюмец.
– Затем, – величественно пояснил Иллад, – что
для учёного человека вроде меня биение сердца всё равно что для тебя – следы на
снегу. Дай мне руку, если не веришь… – Харюк мгновенно спрятал обе руки за
спину, и лекарь с усмешкой добавил: – …и если не трусишь.
В толпе с готовностью захихикали.
Сын вождя налился тяжёлой краской и медленно подошёл,
протягивая крепко сжатый кулак. Он сунул его халисунцу, точно в огонь. Пухлые
короткие пальцы Иллада прошлись по заросшему дремучими волосами запястью,
отыскивая живчик. Нашли. Надавили. Сильнее. Ещё сильнее. Сдвинулись. Надавили…
– Так, – провозгласил лекарь, выпуская взмокшего
харюка. – Когда ты был маленьким, ты долго не начинал ходить, а заговорил
впервые в три года. Видишь, твой достопочтенный отец не спешит меня
опровергнуть. У тебя всё время болели зубы, ты без конца простужался, а к
четырнадцати годам… ну, не стоит об этом… Два года назад ты сломал левую ногу и
ребро, а не так давно сильно отравился. Грибами, по-моему…
– Довольно, – спасая достоинство сына, остановил
его вождь Каррил. – Смотри его жену, как ты хотел.
Молодуха неуверенно подошла и протянула лекарю вялую бледную
руку. Иллад возился с женщиной гораздо дольше, чем с её мужем. Любопытный народ
заинтересованно наблюдал. Халисунец обмял и ощупал оба тощих запястья, потом
велел роннанке повернуться лицом к солнцу и привстал на цыпочки, разглядывая
глаза. Лицо его при этом постепенно мрачнело. Наконец он передал молодуху
нетерпеливо переминавшемуся мужу, и тот поспешно увёл её в глубь толпы. От
греха подальше.
– Что скажешь, учёный человек? – спросил вождь
Каррил. – Сильно ли испортила её колдунья? Можно ли поправить её или лучше
изгнать?
Иллад вернулся к стольцу кнесинки, сложил ладошки на животе
и объявил:
– Я вынужден сказать то, о чём клятва лекаря
предписывает мне молчать, если только речь не идёт о жизни или достоинстве
человека. Да будут мне свидетелями все Праведные Отцы, но я не мог ошибиться! Я
сожалею, о вождь, но благонравная женщина, которую мне посчастливилось
осмотреть, не предназначена Небом для материнства. Судьбе было угодно вселить
её душу, при нынешнем воплощении, в тело, неспособное к деторождению. Более
того, разрешившись мёртвым младенцем, она неминуемо должна была погибнуть сама.
Каким образом удержала в ней жизнь женщина, именуемая здесь колдуньей, я,
право, не знаю, но жажду узнать. Государыня кнесинка и ты, славный
вождь, – поклонился Иллад, – я с уверенностью заключаю, что женщина,
ошибочно именуемая ведьмой, совершила не вред, а лекарский подвиг. Я утверждаю,
что она заслуживает не позорной казни, а всяческих наград. Порукой же тому моя
честь целителя, а я, милостью Лунного Неба, ничем не нарушал эту честь вот уже
тридцать шесть лет!
Речь халисунца прозвучала в немыслимой тишине. Казалось, до
угрюмцев с трудом доходил её смысл. Великим умом этот народ, похоже, не
отличался. Только обречённая ведьма медленно подняла голову, и во взгляде,
устремлённом на кнесинку, появились какие-то отблески жизни. Потом она вдруг
обхватила руками мальчишку, всё так же стоявшего подле неё, уткнулась лицом в
его замызганную рубаху, – и беззвучно заплакала.
– Слова твоего лекаря вошли в мои уши, светлая
госпожа, – медленно, с расстановкой проговорил вождь. – Но сердца не
достигли. Неужто Божественный Прародитель допустит, чтобы мужчина МОЕГО РОДА не
смог зачать в женщине младенца, способного жить? Та, что умертвила моего внука
чёрным колдовством, должна умереть. Я сказал.
Коленопреклонённая женщина оторвалась от подростка,
гладившего её по голове, и что-то сказала ему, подталкивая вон из круга.
– Беги к ней… – расслышал Волкодав, умевший
уловить тихий шёпот среди всеобщего гама. Женщина говорила
по-саккаремски. – Пади в ноги… Пускай добрая госпожа спасёт хотя бы тебя…
