Он был уверен, что она легко придумает объяснение воскресной беседе с Хильдесхаймером. Линдер говорил, что старик проводил с ней психоаналитический сеанс, вот и она скажет то же самое.
Михаэль сел за стол. У него вертелся на языке вопрос об отношениях Дины с юношей. «У тебя нет фактов, — увещевал он сам себя, — абсолютно никаких фактов, ты ничего не узнал, ни до чего не докопался, ты только подозреваешь, что у нее может быть мотив, но подкрепить подозрения нечем; у ученого совета был и другой кандидат, подожди, по крайней мере, пока с ним не переговоришь».
И чем сильнее бушевала в нем ярость, тем медлительнее и вежливее звучали его слова.
В зеленоватых глазах Дины блеснули гнев и тревога, когда он спросил, что она делала в пятницу вечером. Низким голосом, как обычно, четко выговаривая слова, она ответила, что рано легла спать.
— Как рано?
— После музыкального шоу, до начала кинофильма, — сказала она, и он чуть расслабился.
— Так рано? Вы всегда рано ложитесь спать? — В его голосе прозвучало искреннее любопытство.
— Вообще-то нет…
Она хотела что-то добавить, но он прервал ее:
— Ведь на следующий день ученый совет должен был голосовать по вашей кандидатуре?
Она улыбнулась в первый раз, но улыбались лишь губы — в глазах не скользнуло и тени улыбки.
— Уснуть я не могла, но хотела отдохнуть — и из-за лекции, и из-за голосования.
Ее пальцы теребили высокий воротник блузки. В расстегнутом длинном, мягком меховом пальто она казалась такой изысканной, изнеженной.
— Я считал, — произнес главный инспектор Охайон, закуривая новую сигарету, — что кандидаты не принимают участия в голосовании.
Она ответила, что собиралась ждать снаружи, чтобы сразу узнать итоги голосования.
— Хорошо, так вам удалось в конце концов уснуть? Если да, то в какое время? — спросил Михаэль, с наслаждением вдыхая табачный дым.
— Поздно. Может, после полуночи, — колеблясь, сказала она.
— А что вы делали до того, как заснули? — полюбопытствовал он.
— Какое это имеет отношение… — начала она, но, передумав, ответила, что пыталась читать, но не могла сосредоточиться на книге.
— А что вы читали? — продолжал Михаэль, отмечая трещинки в ее броне и ожидая, когда сквозь них хлынет гнев.
— Презентацию Гиоры — второго кандидата, участвующего в голосовании. Мы первые на нашем курсе, и…
С наигранным удивлением Михаэль спросил, почему же она не ознакомилась с презентацией коллеги раньше.
— Раньше текстов не рассылают никому, кроме членов ученого совета. Гиора дал мне свой текст только в четверг, и я тоже показала свой только ему.
— Ясно, — протянул Михаэль. — А в субботу утром? Что вы делали в субботу утром?
— Была в Институте, разумеется, — быстро сказала она.
— С какого времени? Скажем, в восемь утра вы уже были там?
Дина Сильвер побледнела еще сильней, лицо приобрело серый оттенок. Она приехала в Институт к десяти. В восемь она только просыпалась. Встала она поздно, потому что плохо спала, объяснила она; но лицо ее стало враждебным, а когда он спросил, была ли она дома одна, яростно воскликнула:
— Чего вы добиваетесь? Конечно, не одна, со мной дома был мой муж.
— У вас есть дети? — спросил Михаэль.
Да, есть, десятилетняя дочь. Но она ночевала у подруги и вернулась домой только к ленчу, добавила Дина, хотя он ее об этом и не спрашивал. Михаэль с деловым видом записал фамилию подруги и номер ее телефона.
— Но о чем вы собираетесь спрашивать мою дочь? Вы что, и детей допрашиваете?
— Если есть необходимость, — холодно произнес Михаэль, — мы допрашиваем всех. А вашему мужу известно время, когда вы легли спать и когда проснулись?
Дина Сильвер взглянула на него и неожиданно вновь улыбнулась своей странной улыбкой-гримасой:
— Знаете, я себя чувствую как во сне. Не понимаю, меня что, подозревают в….
Михаэль не дождался окончания фразы, и ему пришлось попросить ее продолжать.
— …В убийстве? Меня подозревают в убийстве? — произнесла она тоном оскорбленного достоинства.
— А кто сказал, что вас в чем-то подозревают? — осведомился Михаэль. — Разве я это говорил?
Нет, признала она, не говорил, но по тем вопросам, которые он ей задает, можно подумать, что он выискивает в ее поведении мотивы. Бог знает какие!
А откуда ей известно, какого рода вопросы задают подозреваемым в убийстве, спросил Михаэль — и с удовольствием отметил сбивчивую речь, слегка затрудненное дыхание и то, как она заспешила, объясняя, что смотрела детективные фильмы и читала об этом в книгах. Она ищет к нему верный подход, так же как он ищет подход к ней. Она обратила к нему беспомощное лицо и чуть ли не жалобно спросила: а разве на самом деле все не так, как в книгах и фильмах?
— Не знаю, — сказал Михаэль. — Вы любите читать детективы?
Нет, она читает их лишь изредка, когда не спится.
— И что они вам дают?
— Что вы имеете в виду? — спросила она, кладя руки на колени, чтобы унять дрожь.
— Я имею в виду, — невинно пояснил Михаэль, — почему они вам интересны; почему вас привлекает подобная литература?
У нее нет особой склонности к насилию, если он это имеет в виду.
Михаэль пожал плечами, как бы говоря, что не имел в виду ничего определенного.
— Это чисто психологический интерес, — сказала Дина Сильвер.
— Ах, психологический! — произнес Михаэль таким тоном, как будто это все объясняло. — Так как насчет вашего мужа: он может назвать время, когда вы легли спать и когда поднялись?
Она бросила на него полный отчаяния взгляд:
— Вы всем задаете такие вопросы?
Михаэль решил, что пора менять тон.
— Да, всем. Хотите кофе?
Она поколебалась, посмотрела на него и кивнула. Он подал ей кофе и смотрел, как дрожащая рука берет чашку. Отеческим тоном он пояснил, что расследует сложнейшее дело об убийстве и выяснить все факты — его долг.
Охайон с доверительным видом наклонился поближе к Дине. Она смягчилась и по собственной воле, не вынуждая его повторять вопрос, ответила, что муж провел ночь в своем маленьком кабинете в цокольном этаже. Он обдумывал судебное дело; он окружной судья, и когда готовит вынесение приговора, вот как в этот раз, то запирается у себя в кабинете, изучает доказательства и ни с кем не разговаривает. Поэтому она не видала его ни утром, когда проснулась, ни когда уезжала из дому.
— Ну, я уверен, не составит никакого труда проверить ваше заявление, — дружески сказал Михаэль. — Вы пошли в Институт пешком?
