Сестра Двора отметила, что Тубол находится в состоянии крайнего возбуждения. Он лежал, свернувшись на постели в позе эмбриона и не вынимая руки из кармана штанов, глаза светились странным блеском, которого она никогда раньше не замечала. Она подошла к нему и тоном, который доктор Баум прилюдно обозвал «голосом детсадовской воспитательницы», заявила, что было бы очень хорошо, если бы он, Тубол, прямо сейчас подошел к столу. Там, около входа в палату, стоит чай с пирогом. «Специальный субботний пирог», — добавила она тем же бодрым отработанным голосом.
Тубол не отреагировал и даже не обратил в ее сторону взгляда, не отрывавшегося от некой точки на противоположной стене. Когда она повторила приглашение, он подозрительно на нее посмотрел — и натянул на голову шерстяное одеяло. Сестра Двора сдалась и вышла из комнаты.
После чая она отправилась в кабинет дежурного врача.
В эту субботу дежурила Хедва. Сестре Дворе Хедва нравилась, но консультироваться с ней по профессиональным вопросам она не собиралась. Она прекрасно знала, что старший дежурный по вызову, доктор Баум, будет в больнице весь день, потому что, когда Хедва дежурила по субботам, она всегда просила Баума помочь ей; если же их графики не совпадали, она маялась и изнемогала под бременем ответственности. Разумеется, официально Двору об этом в известность никто не ставил, но в больнице ничего не утаишь. В данном случае, хоть Двора не одобряла доктора Баума (он смущал пациентов, переворачивал все вверх дном), она решила предпочесть его профессиональный опыт советам Хедвы.
Баум сидел в кресле, водрузив ноги на кофейный столик. Едва завидев Двору, он воскликнул:
— Кто к нам пришел! Зашли немножко передохнуть? Как насчет чашечки кофе?
— Слыхали? — Двора обратилась к невидимой аудитории. — Зашла передохнуть! Как же!
— Так что же вы хотите?
— Чего хочу? — переспросила Двора, занятая своими мыслями.
— Итак, мы даже уже не знаем, чего хотим. — Баум рассмеялся, проведя пальцем по своим шикарным усам. — Хорошие дела, доложу я вам. Многообещающее начало. Так в чем же дело?
Сестра Двора не покраснела и, намеренно не замечая усмешки, отчеканила:
— Я пришла сообщить вам, что с Туболом что-то не в порядке. Мне кажется, у него опять начинается. Утром, когда он встал, все еще было в норме. Не знаю, что произошло с тех пор, но, по-моему, ему опять плохо.
Доктор Баум посерьезнел. Он спросил: «Вы уверены?» — но ответа дожидаться не стал: Баум знал, что Двора опытнее и проницательнее доброй половины его знакомых врачей. По большому счету и несмотря на все свои шутки по ее адресу, он высоко ценил ее работу и умение найти подход к пациентам.
— Жаль, — произнес он и подергал ус. — У него все шло так хорошо в последний месяц, что я даже подумывал перевести его в первый корпус. — Мужской корпус № 1 был полуоткрытого типа. Или полузакрытого — как посмотреть. Его пациентам предоставлялось больше свободы, чем обитателям четвертого, который был абсолютно закрытым. — Что именно с ним не так? Что вы заметили?
— В том-то и дело. — Двора, очевидно, была в замешательстве. — Это не похоже на то, как бывало раньше. Он не встает с постели и не хочет есть, все как обычно, но на этот раз он, кажется, еще и возбужден, необычайно возбужден. Во всяком случае, мне так показалось.
— Он принимает назначенные лекарства? — спросил Баум.
Двора кивнула. Тогда он повернулся к серому металлическому сейфу в углу, с громким скрежетом подтащил к нему кресло, сел и, бормоча под нос «Тубол, Тубол Ниссим, на чем он у нас», извлек из шкафа толстую папку. Двора начала громко перечислять названия лекарств, Баум сверял с предписанием.
— Мы могли бы увеличить дозу мелларила, — задумчиво произнес он, обращаясь к самому себе, — или, может быть, подождать до завтра или до вечера — как вы считаете? — Он опять не стал дожидаться ответа и продолжил: — Ладно, давайте подождем до вечера. Я все время здесь, если будут новости, зовите, договорились?
Двора не ответила. Если бы кто-нибудь спросил ее мнение, она бы не стала ждать ни минуты, а прямо сейчас увеличила дозу мелларила — да чего угодно. Но ее мнения никто не спрашивал. Она сделала, что могла. Выходя из кабинета, она с силой топнула ногой по паркетной плитке. Баум подавил желание ущипнуть ее за упругий зад, улыбнулся про себя и вернулся к своей книге.
Он читал, пока не почувствовал голод. Посмотрел на часы: уже час пополудни; если не поторопиться, в столовой не останется еды. Из-за того что больнице урезали бюджет, качество питания скатилось так низко, что это пробудило негодование даже у пациентов со стойкой депрессией.
Отложив книгу и выйдя на солнце, Баум решил по пути в столовую зайти взглянуть на Тубола. Он вошел в корпус, убедившись предварительно, что ручка от двери у него в кармане. Баум всегда боялся, что придется просить у Дворы ее ручку, и вот тогда настанет час ее триумфа: она оставит его запертым внутри. В больнице Маргоа вместо обычных ключей использовали дверные ручки, что давало неисчерпаемую пишу для более или менее остроумных шуток.
Ручка лежала в кармане. Войдя, он кивнул Дворе и направился к палате Тубола. Это была первая палата в корпусе; в ней содержалось еще восемь пациентов, никого из которых в этот момент не было. Баум подошел к кровати, присел и обратился к пациенту:
— Что такое, Ниссим? Мы решили опять заболеть?
Тубол лежал, свернувшись в постели, и не реагировал. Баум дотронулся до высувшейся из-под одеяла руки — она была горячей и сухой — и сказал:
— Мне кажется, у тебя температура, давай-ка посмотрим. — Он начал стягивать одеяло, однако Тубол, плотно свернувшийся в позе эмбриона, вцепился в него со всей силы, закусив губу. Баум не стал настаивать. Взглянув на часы, он сказал: — Ну, я скоро вернусь, может быть, тогда ты будешь вести себя более разумно.
Выходя из корпуса, он обратился к Дворе:
— Сделайте одолжение, присмотрите за Туболом. По-моему, у него температура. Я только сбегаю чего-нибудь перекусить. — И, не дожидаясь ответа, вышел.
Около ограды Баум на минуту остановился, удивленный: по обеим сторонам дороги стояло множество машин. Первой, кого Баум увидел в столовой, была Хедва Тамари, дежурный врач, к которой он был небезразличен. Она стояла в углу и ела кусок хлеба с намазанной на него тошнотворного вида красной субстанцией.
— Опять этот джем из жестянки? — спросил он и сразу продолжал: — Видела, сколько машин на улице? Похоже, у этих лунатиков очередная субботняя сходка?
Хедва показала на полный рот, закончила жевать и, тут же начав намазывать джем на следующий кусок хлеба, сказала:
— Это ты мне скажи. Я, между прочим, дежурю и не высовывала носа с самого утра. Что я могла видеть?
Баум знал, что Хедва дежурила вторую субботу подряд, поэтому не обиделся на ее выпад, а улыбнулся и сказал:
— Совсем не обязательно откусывать мне голову. Я просто спросил. Думал, ты знаешь. Они же, кажется, твои друзья?
