В свою очередь, истинная политическая физиономия рейхсканцлера для правящих классов не являлась секретом. Они обеспечили национал-социализму финансовую и интеллектуальную поддержку, яростно приветствовали истребление левых партий и, в конце концов, признали легитимность тоталитарного режима. Иначе говоря, правящий слой, в данном случае буржуазия, в большинстве своем оказался готов к союзу с Гитлером в обмен на сохранение своих привилегий и при соблюдении некой видимости приличий. И чтобы полностью развязать себе руки в вопросах идеологии, а значит, и сотрудничества с различными социальными группами, Гитлер в первые же месяцы пребывания у власти запретил печати самостоятельно публиковать цитаты из своей одиозной книги «Майн Кампф». Обосновывалось распоряжение тем, что мысли вождя оппозиционной партии могут не совпадать с соображениями главы правительства. Так было найдено поле для маневра. Сомневающихся в действенности режима постепенно убедили стать лояльными националистическому государству – сыграли свою роль и реальные экономические достижения, и мощь пропагандистской машины. Упорствующим оставались эмиграция или репрессии.
Как уже сказано, залогом дальнейшего существования национал-социалистической партии стало сращивание партийного и государственного аппарата, создание в обществе двойной системы управления (партийной и государственной), а также навязывание стране общей национальной идеологии. Данный процесс получил официальное название «унификации». Попытаемся рассмотреть вышеперечисленные вопросы поподробней, тем более, что в каждом из них присутствовала социальная и пропагандистская составляющая.
Слияние партии и государства находило свое отражение как в кадровой политике режима, так и новых ритуалах. Уже в июне 1933 года в государственных учреждениях власти ввели т. н. «немецкое приветствие» – поднятие правой руки. При этом следовало говорить «Хайль Гитлер!» В 1934 году вошел в силу закон, согласно которому каждый немец был обязан приветствовать «немецким приветствием» нацистские знамена. По сути, речь шла о дрессировке навыков. Все официальные письма должны отныне заканчивать словами «Хайль Гитлер». Поначалу некоторые «героические личности» еще подписывались «С германским приветом», чтобы только не писать «Хайль Гитлер», но потом и это робкое фрондерство в официальной переписке прекратилось. Началось повальное переименование улиц: в каждой мало-мальски уважающей себя деревушке появлялись, по меньшей мере, Гитлерштрассе и Гитлерплац. Как мы понимаем, связаны эти меры не с манией величия вождя, но с пропагандистским обеспечением его «вездесущности». По сути, при сегодняшней демократии портреты руководства в кабинетах чиновников играют ту же роль.
Украшали кабинеты тогдашних немцев и почетные грамоты, например, «Тиролец Михель на Королевской площади в Мюнхене в присутствии представителя фюрера, Рудольфа Гесса» дал присягу «беспрекословно повиноваться фюреру Адольфу Гитлеру и назначенным им начальникам. Грамота выписана в гау традиции, 26 апреля 1936 года» (3). То есть присяга вождю нации не просто произносилась, но и свидетельствовалась в письменном виде. Можно только представить, как действовал подобный документ на любого немца, с детства приученного к дисциплине. Вдобавок, в Третьем рейхе начала действовать обязательная прописка, которая заносилась в паспорт, и любой гражданин оказывался таким образом в каждодневном поле зрения полиции.
Одновременно наверху шли процессы полного сосредоточения неограниченной власти в руках фюрера. В сентябре 1933 года на съезде партии в Нюрнберге, под бешеное одобрение нацистской верхушки, Гитлер в своем воззвании провозгласил борьбу против регионального «сепаратизма». Федеративное устройство Веймарской республики мешало фюреру на его пути к безраздельной власти, и дискредитации идеи федеративного устройства Германии посвящены целых две главы «Майн Кампф» (столько же, сколько основополагающему для режима искусству пропаганды). Предположение, что центр должен делиться властью с людьми на местах, да и сама возможность любых коллегиальных решений были глубоко чужды Гитлеру. В случае необходимости он брал кого-нибудь из специалистов либо советников и начинал обсуждать идею с ним. После чего Гитлер самостоятельно принимал решение, какой линии следует придерживаться. Подобным образом он быстро нейтрализовал влияние такого коллегиального органа, как правительство.
На уровне местной власти «старые борцы» (т. е. ветераны нацистской партии) заняли почти половину всех постов в городских администрациях. Еще позже число политических руководителей превысило 700 тысяч; 86 % чиновников в Пруссии и 63 % чиновников других земель являлись членами НСДАП (4). То есть власть оказалась под тотальным контролем партии. А рейхстаг при нацистах вообще стали в шутку называть «самым высокооплачиваемым мужским хором в Германии» – ведь все его функции фактически сводились к тому, чтобы петь гимн до и после формальных, пустых заседаний.
Презрение гитлеровцев к законам и их творцам хорошо иллюстрирует мысль Гиммлера о законодательной деятельности: «Разве вы не понимаете, что законы были превращены в своего рода тайное знание – невразумительное и полное закавык – лишь для того, чтобы обеспечить юриста заработком и оправдать обучение все новых и новых поколений адвокатов?» (5). И откровенно говоря: а что, не так?
Законность постепенно подменялась правом государства, а точнее его руководителей, решать, кто прав и кто виноват в данный момент. Раз народ един, а именно так гласила официальная идеология, то обязанность каждого порядочного гражданина – доложить о паршивых овцах, рискующих погубить все стадо. Огромную роль во всесторонней унификации, то есть уничтожения разномыслия в нацистской Германии, сыграл обывательский конформизм, когда гражданин искренне считал своим долгом донести информацию соответствующим органам. Притом, что в Третьем рейхе не было законодательно оформленной обязанности политического доносительства (!).
Типичными темами доносов являлись: связь с евреями – 26 %, уклонение от армии – 22 %, критика режима – 17 %, уклонение от благотворительных пожертвований – 11 %, пораженчество – 7 %, политическая критика – 6 % (6). Кроме того, гестапо установило цензуру на почте, всячески призывало граждан следить друг за другом и активно собирало обывательские слухи для составления аналитических «отчетов о настроениях».
Для работы с подобным материалом Гиммлер создал Службу безопасности – СД, при которой существовал особый отдел надзора, насчитывавший в 1939 году три тысячи сотрудников, анализировавших отчеты об общественных настроениях, получаемых от 50 тысяч доверенных нацистов. Глава СД Олендорф определил эту кропотливую работу следующими словами: «СД должна беспристрастно информировать вождей партии и правительства во всех сферах жизни – экономической, культурной и прочее. И в первую очередь СД должна поднимать тревогу, когда эти меры вызывают сопротивление. При диктатуре это имеет первостепенное значение. СД обязана выявлять то, что при парламентском режиме становится предметом открытых дискуссий» (7). Такая вот форма обратной связи с народом и, кстати, весьма эффективная – регулярные отчеты СД до сих пор считаются среди историков довольно авторитетными документами.
Чиновники из Министерства пропаганды, в свою очередь, тоже собирали данные по интересующим их родное ведомство вопросам – посещаемости фильмов, пьес, выставок, собраний, о читательском спросе в библиотеках, о продажах различных книг в магазинах.
