Дверь была открыта: доктор Эшли наказал, чтобы в комнате больного не прекращалось движение воздуха. Долговязая фигура возникла в проеме. Эммет Ричардс шел по своим делам, но, услышав последние слова племянника, остановился.
Томас продолжал, не замечая его:
– Вы не представляете, как мне было страшно этой ночью! Что могут знать о смертельном ужасе люди, никогда не задыхавшиеся!
Миссис Норидж затруднилась с ответом.
– Что, если я и в самом деле погибну от удушья? Может ли быть смерть страшнее?
– Вам не нужно думать об этом сейчас, мистер Уилкинсон.
– Я и рад бы, но больше ничего не идет на ум! Я весь – страх и ничего, кроме страха. Как это унизительно!
Томас уткнул лицо в ладони.
Эммет шагнул в комнату. Миссис Норидж, поднявшая на него глаза, увидела, что его некрасивое нервное лицо преобразила жалость.
– Взгляни, Томас, – позвал он мягко. – Может быть, это отвлечет тебя? Я нашел ее в своих вещах. Кросби когда-то отдал ее мне, но с тех пор я об этом позабыл. Посмотри, как великолепно выполнены рисунки! Супруг твоей тети был невероятно талантлив, я не устану это повторять…
Томас отнял руки от лица и уставился на пожелтевшую тетрадь, которую протягивал ему Эммет. Листы были покрыты беглыми карандашными набросками. Страусы, антилопы, бегемоты, белки-летяги, крошечные обезьянки с человеческими личиками, носороги, бегемоты, дикобразы… Сэр Кросби Бассет был одаренным рисовальщиком.
Томас выхватил тетрадь и с неожиданной силой отшвырнул ее в угол. Его дядя горестно ахнул.
– Что ты делаешь? Зачем?
– Слышать больше не могу про ваши проклятые путешествия, про ваши исследования и открытия! – выкрикнул Томас. – Зачем ты принес мне этих тварей? Кому они нужны? «Мне пришлось отправиться на Танганьику одному!» – передразнил он. – И это предмет твоей гордости! Паршивое озеро, которое никому не нужно, кроме тебя и горстки вонючих дикарей!
– В тебе говорит болезнь, – прошептал Эммет, прижимая тетрадь к груди.
– Тетушка правильно сделала, что спалила все, как только Кросби сыграл в ящик! Огонь! Все в огонь! И тетрадь в огонь, и твой дурацкий кабинет, и все твои карты с глобусами… Вы не заслуживаете ничего другого! Пыль и старье! Пыль и старье!
Эммет побагровел.
– К-как т-ты смеешь говорить такое о К-кросби, – заикаясь от гнева, начал он.
– Завтра же скажу тетушке, чтобы выкинула твой хлам! – заявил Томас, дерзко уставившись на него.
Миссис Норидж, поначалу решившая, что мистер Уилкинсон решил жестоко подшутить над дядей, поняла, что он говорит всерьез.
Понял это и Эммет Ричардс. Он криво усмехнулся, оскалив желтые зубы, выдающиеся вперед.
– Скажешь тетушке? Что ж, давай, Томас! Потребуй от нее все! Ты ведь хочешь ее денег, а? Скажи, чтобы она упомянула тебя в завещании… – Голос его зазвучал зловеще. – И послушай, что Аделиза тебе ответит!
– О чем ты? – насторожился Томас.
– А я-то еще пожалел тебя! Дурак, тысячу раз дурак… Ты не заслуживаешь ни уважения, ни жалости!
– Ты сам мечтаешь заполучить Дастанвиль! Но ты не получишь от нее ничего!
– Что ж, возможно, – по-прежнему оскалясь, продолжал Эммет. – Но кому он точно не достанется, мой дорогой мальчик, так это тебе. Тебе не увидеть от Аделизы ни пенни! Ни пенни, слышишь?!
– Тебе-то откуда знать!
– О, я знаю, мальчик мой! Поверь мне, уж я-то знаю!
Мистер Ричардс помчался к двери, выронил по дороге тетрадь, вздрогнул и вернулся за ней. Порыв ветра донес до миссис Норидж запах от его жилета. Она узнала аромат – так пахло и в шкафу с ядами. Перед мысленным взором миссис Норидж возникла, без всякой на то причины, огромная миска риса…
– Ах вот оно что!
Восклицание вырвалось у нее так неожиданно, что мужчины уставились на нее. Томас неожиданно чихнул. Его дядя вздрогнул, как испуганное животное, и метнулся прочь.
Миссис Норидж последовала за ним. Она поняла многое в ту секунду, что созерцала воображаемую плошку риса, но далеко не все.
– Мистер Ричардс, постойте!
Эммет, все еще красный от ярости, обернулся к ней.
– Что такое?
– Ответьте мне на один вопрос: как умер шимпанзе?
– О чем вы говорите?
– О шимпанзе Лу, – терпеливо повторила гувернантка. – Которого привез из Африки и держал у себя сэр Бассет.
Эммет Ричардс с трудом удержался, чтобы не ответить резкостью. Меньше всего в эту минуту его занимала мертвая обезьяна.
– Он просто перестал двигаться и издох.
– Вы сказали, он мучился.
Когда миссис Норидж хотела добиться ответа, она его добивалась. Ее кроткая настойчивость сделала свое дело: Эммет задумался, на время позабыв о племяннике и нанесенном им оскорблении.
– Я так сказал? – переспросил он. – В самом деле? Нет, это преувеличение. Да, он задыхался… Наверное, потому я и упомянул о мучениях… Но это длилось недолго. Потом он просто застыл, словно чучело. И все. Конец наступил очень быстро.
– Мистер Ричардс, вы не осматривали его?
– Осматривал. Я намеревался добавить его в свою коллекцию экспонатов, но Аделиза наотрез запретила мне. Она видеть не могла эту обезьяну, ни в живом, ни в дохлом виде.
– У шимпанзе были какие-то раны?
Эммет озадаченно уставился на нее.
– Откуда вы знаете? Да, в самом деле, я припоминаю, что на плече у него была длинная царапина. Правда, поверхностная. Я не придал ей значения, ведь он мог поранить сам себя, от скорби по хозяину.
Миссис Норидж сомневалась, что несчастный шимпанзе уподобился вдовам-плакальщицам, расцарапывающим собственные лица, но вслух сказала только:
– Благодарю вас, теперь многое становится яснее.
Эммет решительно пошел прочь, но возле лестницы остановился. Миссис Норидж все еще стояла в задумчивости перед закрытой дверью спальни. Пальцы ее исполняли в воздухе подобие гаммы. Поколебавшись, Эммет возвратился к ней.
– О чем вы говорите? – спросил он, сощурившись. – К чему эти странные расспросы?
Миссис Норидж перевела на него взгляд.
– Однажды мне довелось видеть, как человек заблудился среди нарисованных деревьев. Это был спектакль, а человек был лицедеем. Глядя на вас, я задаюсь вопросом: заблудились ли вы среди своих колонн, мистер Ричардс? Погрузились ли полностью в свою игру, перестав различать выдумку и реальность? О, вы краснеете. Это хороший признак. Лжецов, которые сами уверовали в свою ложь, невозможно вогнать в краску.
– Н-не понимаю, о чем вы…
– О запахе камбоджийской гарцинии, порошок которой вы храните в своем шкафу. Я вспомнила ее не сразу. Мне довелось бывать в Индии, как и вам. Местные хозяйки добавляют эту специю в еду, а в Англии она почти неизвестна – этим вы и воспользовались. Все остальное куплено на рынках, хотя что-то вы, наверное, спасли из огня, в котором горели вещи покойного сэра Бассета.
