Оказалось, она сплела что-то наподобие авоськи из тонких косичек и поместила внутрь пластиковую бутылку.
– Талантище, – хмыкнула Катя.
– Зато теперь удобно б-будет носить, – благодушно ответила Наташа, не поддаваясь на провокацию. Бутылку она бережно поставила на пол возле кровати.
С улицы донесся стук, как будто сыпались камешки. Все разом повернулись к окну. На пластиковую крышу внутреннего дворика падали крупные капли дождя. Майя, не меняя своего оторопелого выражения лица, плотнее завернулась в одеяло.
Наташа закурила, расслабленно облокотившись на спинку кровати (Аня поежилась, представив прикосновение металлических прутьев к голой коже), и сказала:
– У нас на зоне, если тебя сажали в к-карцер, где было холодно, некоторые г-газетами грелись.
– Чего? – удивилась Катя, тоже закуривая. К Аниной печали, окно она опять открыла настежь. – Это как?
– Укрывались. От нее сразу жарко становится. Не знаю, к-как это работает.
– А почему вы одеялом не укрывались? – спросила Майя. В ее голосе смешивались сочувствие и настороженность – ничего хорошего от Наташиных рассказов она больше не ждала.
– Потому что нет там одеял, это же к-карцер. Там вообще ничего нет. И к-койку рано утром пристегивают к стене, чтобы ты лежать днем не мог. Только газеты туда приносят, если в-выписываешь.
– Какой ужас! И тебя туда сажали?
– Меня нет. Но те, кого с-сажали, рассказывали. Вообще дрянное место – з-зимой холодно, а летом так жарко, хоть вешайся.
Все помолчали. У Майи вдруг изменилось лицо, как бывало, когда ей в голову приходила мысль, и она сейчас же с беспокойством спросила:
– А тут тоже есть карцер?
– Конечно, – серьезно сказала Катя. – Туда сажают за глупые вопросы.
– Нет, правда! Газет-то тут нет!
– Ну, сейчас и не зима, – ободрила ее Аня.
– Да нет тут к-карцера, – ответила Наташа и выкинула бычок в другой стоящий рядом с ней стаканчик. – Т-только его здесь еще не хватало.
Майя отложила книгу, поплотнее завернулась в одеяло и пожаловалась:
– Разговоры у нас какие-то странные. Если бы мне кто-нибудь еще неделю назад сказал, что я буду о таком беседовать, никогда бы не поверила!
Катя злорадно захихикала.
– Да уж, выйдешь отсюда с новыми знаниями. Будешь типам своим хвастаться, как пять суток отсидела!
– Да ты что, скажешь тоже! Я никому никогда не скажу! Выйду и забуду как страшный сон.
– А ты, Наташа, расскажешь кому-нибудь? – спросила Катя.
Наташа повела костлявыми плечами и неохотно ответила:
– З-зачем об этом рассказывать?
– Да тебе-то какая разница, ты же уже и на зоне сидела!
– Ну и что? Где я с-сижу, никого не к-касается.
– А ты, Ирка, будешь рассказывать?
– Меня не спросит никто, – буркнула Ирка.
– А ты? – Катя посмотрела на Аню своим колючим взглядом.
– О да! – сказала Аня. – Я обязательно буду рассказывать!
Все повернули к ней головы.
– Зачем?! – изумилась Майя. – Не представляю, как можно хотеть об этом говорить.
– Ну я ведь не сделала ничего плохого. Даже наоборот. Пошла на митинг, а меня за это в спецприемник посадили. Мне кажется, о таких вещах нужно обязательно рассказывать, чтобы все знали, что у нас происходит.
– Ну да, ты ж у нас политическая, – фыркнула Катя и потянулась, как кошка. – Почетно, не то что мы.
Аня почувствовала в ее голосе даже еще не угрозу, а только обещание угрозы, но сразу внутренне подобралась.
– А ты-то сама будешь рассказывать? – спросила она.
– Я? Нет, конечно. Что я, дура, что ли?
– А на работе ты что скажешь? – спросила Майя.
– Скажу, болела.
– Хорошо, что я не работаю, – вздохнула Майя. – Я всем скажу, что улетала отдыхать и специально отключала телефон, для релаксации.
Наступила пауза. Катя явно потеряла интерес к разговору и озиралась по комнате в поисках нового развлечения. Не придумав ничего лучше, она свесилась вниз, посмотрела на спящую Диану и потрясла кровать:
– Сколько можно дрыхнуть, мать?
– Отстань, – недовольно пробурчала Диана, не открывая глаз.
– Все проснулись уже, скоро обход будет. О, а вот, кажется, и он!
Дверь открылась, и в камеру вошли несколько человек. Это была та же смена, что принимала Аню в спецприемник – она сразу узнала важного толстощекого мента-дежурного, который описывал ее ценные вещи. С ним вместе зашла блондинка, откатывавшая Ане пальцы, и еще одна женщина, которую Аня прежде не видела, но которая определенно захватывала воображение.
В камере, казавшейся особенно мрачной из-за пасмурного неба за окном, эта новая женщина казалась ослепительной. Она была одета в желтую блузку, узкую черную юбку и фиолетовые босоножки на шпильках. Светлые волосы ложились ей на плечи мягкими волнами. Пахло от нее райски – чистотой и цветами. Она явно принадлежала к другому миру – миру, где люди ходят в душ, когда захочется, пользуются стиральными машинками, красятся и не курят.
Пока толстощекий полицейский делал перекличку, женщина разглядывала арестанток со сдержанной благосклонностью. Ее явно не смущала обстановка, хотя Ане казалось, что такие дамы должны падать в обморок при одном упоминании тюрьмы. Когда перекличка закончилась, женщина обвела всех теплым взглядом и спросила:
– Есть ли у вас жалобы на содержание?
Все угрюмо покачали головами. Аня с удивлением поняла, что ее сокамерниц эта благоухающая прекрасная гостья, кажется, совсем не впечатлила.
Майя вдруг сказала:
– У меня есть жалоба.
Женщина ободряюще ей улыбнулась:
– Я вас внимательно слушаю.
– У меня жалоба на то, что меня держат здесь незаконно, – отчеканила Майя.
Женщина, кажется, немного удивилась. Она еле заметно приподняла изящные брови и уточнила:
– В смысле незаконно? Вы оказались здесь без решения суда?
– Суд у меня был, но меня вообще не должны были арестовывать.
– А за что вас арестовали?
– За езду без прав. Только права у меня имелись.
Толстощекий мент подался вперед, явно желая вмешаться, но женщина едва заметно повела головой в его сторону, и он тут же как-то обмяк и сделал шаг назад. Помедлив, она спросила у Майи:
– Вы их предъявляли сотрудникам полиции, когда они вас задерживали?
– Предъявляла!
– На каком основании тогда вас задержали?
