Ее соседки вернулись из душа свежими и счастливыми. Даже Наташа улыбалась и выглядела примиренной с жизнью.
– Пойдете? – спросила у Ани лисья девушка.
– Еще бы, – сказала она и встала. Хотелось поскорее смыть с себя то, что произошло.
– А вы?
Майя трагически покачала головой.
Душ оказался напротив. Вход в него загораживала обычная для этого места решетчатая дверь, за которой виднелся маленький предбанничек. Из предбанничка вела дверь поосновательнее, а за ней обнаружился и предбанник побольше. Пропустив Аню внутрь, лисья девушка замкнула решетку и через нее сказала:
– Когда закончите, позовите, я вас выпущу.
Аня закрыла за собой следующую, основательную дверь и вздохнула. Ее поразило, что впервые за двое суток она оказалась совсем одна. Аня присела на стоявшую здесь лавочку и уткнулась головой в колени. Странно: она совсем не замечала особой тяготы в том, чтобы постоянно находиться в камере с соседками, но только теперь, сидя в тишине и в одиночестве за несколькими дверями, она впервые чувствовала себя расслабленной.
В душе оказалось сумрачно и холодно, зато на удивление чисто. Кафельная плитка на стенах мерцала голубоватым светом, льдисто поблескивали новенькие краны. Сквозь приоткрытую форточку доносился уличный шум. Аня выглянула в окно – эту сторону здания ей не было видно ни из камеры, ни из столовой. Забор спецприемника начинался через несколько метров, все пространство от стены до него заросло густым высоким бурьяном. Сразу за забором пролегали трамвайные пути, и мимо ехали, громыхая, трамваи – Аня видела только их усы, торчащие из-за забора. Шпарило солнце, пели птицы, кричали дети. Казалось удивительным, что снаружи буйствует такое сочное, ослепительное лето, а она находится здесь, в глухом кафельном мешке.
Впрочем, горячая вода быстро исцелила ее угнетенный дух. Ане хотелось намыться на неделю вперед, таким волшебным благословением показался ей душ. Тревоги вдруг и правда стали несущественными – Ане казалось, что теперь к ней, такой чистой и обновленной, не пристанет никакая шизофреническая дурь.
До самого вечера Аня ходила довольной: ужин впервые показался ей нормально посоленным, песни из радио почти хорошими, сигаретный дым – нисколько не раздражающим. Кате, как она и обещала вчера, передали еще две пачки сигарет, поэтому теперь все курили почти беспрестанно. Аня терпела: соседки с всклокоченными после душа прическами казались ей смешными и трогательными, а обстановка в камере была такой домашней, словно они все оказались здесь по собственной воле. После ужина Аня с готовностью пила чай и ела “Мишку на Севере”, громко смеялась и даже сыграла со всеми в “Крокодила”. Все плохое, что ей мерещилось, осталось позади, там, где она была нервной и вымотанной. Аня чувствовала необыкновенный прилив сил. Спецприемник начал казаться ей своеобразным приключением. Она воображала, как выйдет, встретится с друзьями и вечером, распивая с ними вино, будет рассказывать об этих десяти днях – а друзья, конечно, будут ахать и восхищаться. Перед сном Аня в деталях представляла себе свой дом, что она сделает первым делом, оказавшись в нем, куда потом пойдет и кому напишет. Это было так захватывающе и приятно, что она заснула успокоенной и абсолютно счастливой.
День четвертый
Аня проспала ровным глубоким сном всю ночь. Ее ничего не тревожило – соседки не шумели, к кровати она уже привыкла, кошмаров больше не видела. Только под утро вдруг похолодало – во сне Аня глубже забилась под одеяло, и ей даже снилось, как она встает, берет с верхнего яруса второе и укрывается им, но в реальности она так и продолжала мерзнуть под первым.
Когда Аня проснулась, день уже давно начался. Она не слышала, как их звали на завтрак, как уходили и возвращались Наташа с Ирой. Высунув из-под одеяла нос, она обнаружила, что все, кроме Дианы, уже встали. Из открытого окна тянуло холодом и сыростью.
– Доброе утро, – хриплым спросонья голосом сказала Аня, садясь на кровати. Одеяло сползло с плеч, и она торопливо его поправила. – Может, закроем окна?
– Ща докурю, и прикроем, – сказала Катя. Она сидела по-турецки на своей верхней койке, в толстовке, застегнутой до самого верха, и курила, стряхивая пепел в пластиковый стаканчик с водой на дне.
– Ну и лето в этом году, – капризно сказала Майя. Как и Аня, она сидела, закутавшись в одеяло, – наружу торчали только голова и рука с открытой книжкой.
Иру с Наташей, впрочем, холод как будто не брал. Они обе расположились на нижней кровати – Ира, как обычно упакованная во все джинсовое, снова рисовала на остатках Аниной бумаги, а Наташа, сверкая голыми костлявыми плечами, как будто что-то плела – Аня видела у нее в руках какие-то непонятные белые ленты.
– Тебе не холодно? – робко спросила Аня.
От одного Наташиного вида ее бросало в дрожь.
– Холодно, – сосредоточенно ответила Наташа, не отрываясь от своего занятия. – Но если совсем з-закрыть окна, м-мы тут задохнемся от дыма. Лучше так.
– А что ты делаешь? – снова спросила Аня, следя за движением Наташиных рук.
– П-плету веревку.
– Для чего?
– Эта д-дура испортила нам б-бутылку. – Наташа кивком показала на Ирку.
– Сама ты дура, – огрызнулась та, продолжая рисовать.
Аня подумала, что сегодня ей явно лирику еще не давали.
– Да на соплях держалась твоя бутылка, – лениво сказала Катя, бросая бычок в стакан.
Поставив пепельницу на подоконник, она прикрыла окно, оставив небольшую щелочку. Теплее, с грустью убедилась Аня, конечно, не стало.
– Если бы она носила ее аккуратно, ручка бы не оторвалась, – упрямо ответила Наташа.
– А из чего ты ее плетешь? – Аня помнила, что все предметы, хотя бы отдаленно напоминавшие веревки, в камеру проносить запрещалось.
– Из п-постельного белья.
– Это из нашего мяча. Ну, из пакета, которым мы в вышибалы играли. Мы его местным постельным бельем набили, тряпочками этими, – пояснила Катя. – А теперь Наташа у нас из него веревки вьет. Странные люди после тюрьмы выходят. Ты этому на зоне научилась, а?
– Там “дороги” делают, да, – согласилась Наташа. – Веревки вообще всегда пригодятся.
– А из чего их там делают, если все проносить запрещено?
– Одежду распускают. Н-носки, например.
– А зачем? – изумилась Майя. Ее занимал любой разговор, если он позволял отвлечься от книги.
– Ну, п-передают так что-нибудь. Через д-дырку в стене, например. Или через п-парашу.
– Через что?
– Через парашу. В одной хате в очко бросают, что надо, и смывают, а в д-другой ловят.
Глаза у Майи стали как блюдца. Ане захотелось ободряюще похлопать ее по плечу.
– Готово, – удовлетворенно сказала Наташа, поднимая свое творение повыше, чтобы все видели.
