Все семьдесят минут она сосредоточенно размышляла над вариантами лечения, забыв даже включить музыку в наушниках. Сигнал таймера вывел ее из раздумий, и блондинка бросила взгляд на коммуникатор. Капельница должна была опустеть, нужно идти снимать опорожненный блок. Дольше ходить по дорожке не стоило, давление и пульс повышены, и без диагноста не понять, произошло это из-за физического перенапряжения или из-за переживаний. Сейчас она снимет капельницу, а после вернется и помедитирует. Йога всегда выручала ее в тяжкие для психики времена. И воздух в президентском люксе хороший, приятно дышится. Сразу чувствуется отдельная климатическая установка за баснословную цену. По идее, в медотсеке стоит оборудование не хуже, все-таки медотсек, но запахи медицинских препаратов, пропитавшие там все, включая саму Ингеборгу, создают ощущение больницы даже в собственном кабинете-жилище.
Блондинка добралась до спальни, осторожно приоткрыла дверь и попыталась пробраться внутрь так, чтобы автоматический ночник не включился. Но он все равно включился, видимо, в помещении без окон ночное освещение программировалось по-другому, не так, как в обычной домашней спальне. Лицо спящего капитана вновь сделалось недовольным, и Ингеборга поспешила снять опустевшую капельницу. Она едва успела убрать с его ручищи отключившийся блок, как Порфирьев, не просыпаясь, скривился и ткнул рукой куда-то в стену возле подушки. Блондинка запоздало заметила сенсор выключателя, и спальня погрузилась в полнейший мрак. Девушка замерла с пустой капельницей в руках. Окон под землей нет, дверь закрыта, освещение выключено. Не налететь бы ни на что ненароком в поисках дверной ручки. Нужно посветить дисплеем коммуникатора, он яркий, и там фонарик есть…
Фонарик светил слишком сильно, и она едва не разбудила Порфирьева, потому что случайно включила его прямо в лицо спящему капитану. Тот пробурчал во сне что-то недовольное и перевернулся на бок, оказываясь к ней спиной. Блондинка торопливо выключила фонарик и несколько секунд сидела неподвижно. Но капитан не просыпался, и она зажгла дисплей коммуникатора. Коммуникатор и без фонаря светил очень даже неплохо, но теперь освещение светило Порфирьеву в спину, и опасности не наблюдалось. Во время переворачивания половина слишком маленького для такой туши одеяла оказалась на другой стороне, и взгляд девушки уперся в обнажившуюся капитанскую спину. Она привычно отыскала еще один шрам. На спине он один, но отчетливый. Это след от выходного осколочного отверстия, появившегося в результате сквозного ранения. За время столь многократного и длительного лечения она изучила все его шрамы до миллиметра, но этот все время заставлял ее мысленно вздрагивать. Пять лет назад осколок артиллерийского снаряда прошел в пяти миллиметрах ниже правого предсердия и не задел ничего жизненно важного. Но попади он всего на сантиметр выше, и капитан бы погиб.
Помимо этого, у него имелось еще два ранения, одно из которых было очень тяжелым, именно от него на теле капитана осталась большая часть остальных шрамов, и едва не ставшее смертельным отравление антирадом, полученное во время войны в Гвинее. Ингеборга тяжело и печально вздохнула. Ему удалось выжить в стольких смертельных передрягах, уцелеть в ядерной войне и добраться до едва ли не единственного на всей радиоактивной планете безопасного места, чтобы что?! Чтобы после всего этого умереть от облучения, которого можно было избежать? Почему все должно закончиться именно так? Это несправедливо! И по отношению к ней тоже несправедливо! Потому что это ее капитан! Она в этом уверена абсолютно! Он умрет ради всех остальных, и она останется одна, тоскливо существовать среди тех, ради кого он умер. Девяносто девять процентов этих людей расценят все это как должное, ибо уже так расценивают и даже не делают из этого секрета, оставшийся процент искренне выразит сожаление, но что от этого изменится? Ничего. Почему она не может пожить в своем мире хоть чуть-чуть? Почему вокруг существует только чужой мир, так непохожий на ту добрую и беспечную теплоту, привычную ей с детства… вдребезги разбившуюся вместе с охваченным пламенем пассажирским лайнером под гортанные крики черноволосых смертников, сверкающих черными глазами.
С минуту Ингеборга смотрела на мускулистую спину спящего капитана, потом стерла одинокую слезинку, все-таки скатившуюся по щеке, и решительно заявила сама себе, что так просто не сдастся. Пока в этом, давно опротивевшем ей мире есть крохотная частичка чего-то родного и настоящего, она будет бороться за нее всеми своими силами и до последнего. Блондинка потянулась к спящему капитану и осторожно поцеловала его в щеку. Совершенно внезапно Порфирьев резко развернулся, открывая глаза, его могучее плечо уткнулось ей в опорную руку, прямо в локтевой сгиб. Рука согнулась, опора исчезла, и девушка упала грудью на капитанскую грудь. Мгновенно проснувшийся капитан молниеносным движением схватил ее за горло, сдавливая трахею, но в это же мгновение понял, что происходит, и его рука, отпустив горло, схватила блондинку за ухо. Порфирьев пребольно сбросил ее с кровати на пол и включил свет, настороженно осматриваясь в поисках врагов.
– Ты что делаешь, твою душу так?! – прорычал он, надвигаясь на кашляющую Ингеборгу.
Однако по причине отсутствия одежды театр военных действий капитана ограничился тактической площадью одеяла.
– Я с вас капельницу снимала! – Блондинка показала пустой блок, болезненно потирая коленку.
– Лежа на мне? – Капитанская физиономия стала еще мрачнее.
– Так случайно получилось! – попыталась оправдаться девушка. – Я была слишком близко, вы развернулись, и я упала на вас…
– Пошла вон отсюда! – Он злобно замахнулся на нее подушкой. – Умчалась, чтоб я тебя не видел!
– Что такого плохого в том, что вы меня видите? – Ингеборга поднялась и покосилась на себя. Под беговым топиком пятен розовой кожи, которые были у нее на ключицах, видно не было. Но в коротких беговых шортах отлично видны пятна на голенях, икрах, а еще на руках и лице. За прошедшие дни они стали меньше, но мало ли. – Это из-за пятен, да? Я скоро их залечу. И похожу в коллариум, видно ничего не будет.
– Из-за каких, на хрен, пятен?! – не понял капитан, но спустя секунду догадался и с готовностью подтвердил: – Да! Из-за пятен! А теперь вали отсюда прямо в коллариум!
– Значит, не из-за пятен, – блондинка не двинулась с места. – Тогда из-за чего?
– Из-за того, твою душу на хрен, – в этот миг стало ясно, что Порфирьев разозлился всерьез, – что у меня пару лет бабы не было, а ты об меня сиськами трешься! Проваливай, не доводи до греха!
– Можно, я доведу вас до греха? – не сдавалась Ингеборга.
– Нет! – злобно отрезал капитан.
– Почему? – не отставала блондинка.
В этот момент последние капли терпения покинули капитана, и Ингеборгу снесло подушкой.
– Потому что я против отношений! – Второй удар подушки по заду пододвинул упавшую девушку к двери на пару сантиметров. – Ненавижу отношения! – Третий удар приблизил ее к выходу еще сантиметров на пять. – Никаких отношений! Только сношения! Дешево, сердито и беспощадно!
– Как удар подушкой? – уточнила она, пытаясь держать глухую оборону под градом подушечных ударов. – Беспощадней уже не бывает!
