- Я работаю в детском развивающим центре, с маленькими детками: малышарики, почемучка и чевостик. Мне нравится моя работа.
- Это хорошее дело, здесь даже садика нет, малыши до школы сидят по домам. Вот бабушки присматривают или сами мамы не могут выйти на работу. Деткам нужно играть вместе.
Качаю головой. Это печально.
- Я люблю детей, они милые и смешные, даже к вредным можно найти подход, главное уговорить и отвлечь внимание. Они просто все разные. Очень важно не кричать, а играть и веселиться.
Забываюсь, рассказывая о своей работе. Леплю пельмени одну за другой.
- Ой, что-то я заболталась.
Елена Петровна поправляет заколку, которая держит ее волосы. Улыбается, не прерывая мой разговор.
- Жаль, что ты просто пострадавшая, - мечтательно вздыхает она.
То, что у Глеба Дмитриевича нет жены, не секрет, я об этом сразу догадалась и это никто не скрывал. А куда делась мать Стеши – это не мое дело.
- Не переживайте, у вашего сына есть возлюбленная.
Елена Петровна вспыхивает, качает головой, берет скалку, размазывая муку по щекам и раскатывая очередной пласт теста.
- Знаю я, кто у него есть, здесь шило в мешке не утаишь, а уж если какой роман начинается, так все как будто в постели с молодыми лежали каждую ночь. Только она сильная и смелая, как сам Глеб, а ему такая ни к чему.
Я пожимаю плечами, понятия не имею кто эта Жанна, с которой любезничал спасатель, может и не к ней пошел.
А мать вздыхает:
- У моего сына очень тяжелая работа, Полиночка, для душевного покоя ему нужна нежная кошечка, свернувшаяся у него на плече, зализывающая душевные и физические раны, а не та, что пьет с ним пиво, обсуждая происшествия, пожары и взрывы.
В ее голосе звучит печаль, она наклоняется над столом.
- Я думаю, ваш сын сам в состоянии разобраться кто ему нужен.
В комнату входит Стеша, которой пельмени давно надоели.
- Поина, Поина, а давай играть в пьятки?
- Давай, - бросаю тесто.
Елена Петровна смеется, оставаясь наедине со своими пельменями.
Глава 9
Плавно двигаюсь, придавливая Жанну к матрацу, так, что она не может вырваться или даже пошевелиться. Сильно сжимаю женские запястья, закидывая руки ей за голову, прижимая к подушке, нежная кожа под моими грубыми мужскими пальцами бледнеет. Власть над противоположным полом возбуждает. Люблю брать, меня заводит мысль, что я хозяин положения. Ее красивые губы открыты и дарят стоны. Наши потные тела сплетаются в одно целое, соединяясь с грязным, хлюпающим звуком.
Мои толчки жесткие и глубокие, сюсюкаться я не люблю, как и плести кружева из слов. Неспешное, ленивое удовольствие скользит по позвоночнику от макушки до пяток. Во время секса, я как будто на другой планете, так легче забыться и расслабиться после страшных трудовых будней. Ее податливое тело дарит мне наслаждение. Внутри нее горячо и сладко. Жанна красивая, сильная и в этом деле очень хороша. Она страстная, отзывчивая и активная. Ее губы блуждают по моему телу, а руки бессовестно трогают, где им захочется. Она сковывает меня кольцом бедер, трется, выгибаясь. Уверенно ласкает руками и ртом. Жанна хочет получить удовольствие и не стесняется это показывать. Ее наглый язычок знает, что ему делать. От нее я ухожу полностью удовлетворенным. Она сгибает колени, углубляя проникновение. Лбом утыкаюсь в женское плечо, растворяясь в этих ритмичных движениях.
Но сегодня, почему-то, все не так остро, как бывает обычно. Я не сгораю от желания, моя плоть не такая твердая. Может быть пора взять отпуск, отдохнуть от безумия, что зовется моей работой. Но дело даже не в трупах и крови, мыслями я возвращаюсь домой, где оставил непонятную девчонку с матерью и дочкой. Она заразила меня своей дуростью, не стоило ее пускать. Двигаюсь, меняя угол проникновения, стараюсь глубже, сильнее, но все равно не чувствую острого наслаждения.
Продолжаю думать о дурехе, что осталась у меня дома. Неожиданно в голове всплывает картина того, как сегодня ночью я вошел в свою ванну и увидел там девчонку в майке и шортах. Порой туристки наряжаются куда откровеннее, но почему-то эта картина запомнилась.
Жанна выглядит иначе: она высокая сильная, местами даже мускулистая. Плоский живот, твердые упругие бедра. Для работы здесь годится только очень развитый физически врач, который, если понадобится, сможет залезть на гору вместе со всеми. И раньше ее небольшая вздернутая грудь, которая легко помещается в ладони, меня устраивала, но эта Полина совсем другая.
Ее грудь полная, тяжёлая, ткань майки на бретельках натянулась, стараясь удержать ее. В память врезался крутой изгиб от талии до бедра. Она наклонилась над раковиной, полоскала рот, и я увидел круглый, пышный зад, выпуклый, а не плоский и прокачанный, как у Жанны. Чуть не выругался, потому что непроизвольно захотел сжать его рукой, смять, а еще лучше шлепнуть, так, чтобы кожа стала алой, чтобы девчонка вздрогнула, а ее трусики намокли от желания. Руки зудели от необходимости содрать бежевые в мелкий цветочек шорты, спустив до коленей.
Затуманенный сексуальным возбуждением, я неожиданно для самого себя представляю, что беру ее сзади, у своей раковины, у которой сотню раз чистил зубы, и от этих пошлых, грязных мыслей кровь бурным потоком течет к низу живота. Острое желание накрывает с головой, я двигаюсь быстрее, активнее, жарче. Жанна подо мной стонет, извиваясь.
Я бурно кончаю, стараясь не зацикливаться на том, что сделал. В постели с одной, думал о другой. В конце концов я всего лишь мужчина, который в состоянии отличить сексуальное тело от несексуального, пусть оно и принадлежит пустоголовой девчонке. Скорее всего я просто отвык видеть женщину у себя в доме такой: простой, взъерошенной и домашней. Мужской инстинкт сработал.
Мы с Жанной некоторое время лежим вместе, обсуждая происшествия последней смены, она рассказывает о том, что случилось в пионерском лагере. А я все не могу перестать думать о том, что у меня в доме посторонний человек. Не знаю почему не рассказываю Жанне про Полину. У нас довольно свободные отношения. Я не сажал ее на поводок, как и она меня. И если я решил, что девчонка может переночевать у меня дома, то в этом нет проблемы, но я почему-то молчу.
Чуть позже я сообщаю, что мне нужно возвращаться к дочери, Жанна понимающе целует, провожая. Мне нравится ее спокойствие. Это отличает взрослых умных женщин от мелких истеричек, которые из всего делают драму.
Дома я обнаруживаю свою мать, дочь и незваную гостью, играющими в жутко громкую игру. Они кричат, смеются, что-то клеят на лоб и прыгают, обрисовывая свои руки фломастерами. Похоже они отлично спелись. Одной семьдесят, второй двадцать с лишним, а третей и пяти нет. Прям банда, соответствующая друг другу по развитию. Моя мать всегда любила веселье, а я, ее хмурый сын, вечно все портил.
- Собирайтесь, я узнал, что ваши билеты можно поменять на более ранний рейс, - прохожу через зал, на ее реакцию не смотрю, меня это мало волнует.
