От девчонки, сидящей на соседней лавке, настолько фонило ощутимым недовольством, что я временно забыла про руну счастья, которую с утра крутила в уме (сегодня она впервые, к моей радости, сложилась целиком), и присмотрелась к соседке. Двадцать шесть лет, молодая, симпатичная, опрятная…
И уже очень тяжелая.
Расплылась внутри и налилась пузырем вселенская печаль – вскоре она перейдет на физический план, выйдет на поверхность болезнью.
Наверное, мне было нечего делать в этот прекрасный час прекрасной жизни, и я зачем-то решила присмотреться внимательнее.
Ее звали Мелитой Лакис.
В детстве она любила наряжать кукол, в юношестве научилась их вязать, мечтала о том, что однажды откроет собственный магазин. Будет сидеть у широкого окна, выплетать косички, вырисовывать глазки, придумывать наряды. Ей виделся большой дом и спокойный сад за ним, чтобы снаружи белые витые стулья, стол, куда бы подавали чай, небо до самого горизонта. Осенью полыхали бы красным клены, валились бы на живую изгородь яркие листья, весной журчали бы по брусчатке ручейки…
Мысль об этом доме съела остальное. В шестнадцать Мелита поняла: чтобы купить такой дом, нужно либо очень много работать, либо удачно выйти замуж. За богатого, чтобы мог позволить за городом особняк, и, значит, вращающегося в высоких кругах. А как ей, обычной девчонке, родившейся в семье учителей, пробиться наверх или хотя бы получить туда временный допуск? Ответ пришел быстро: журналистика. Чем выше квалификация, тем выгоднее проекты: интервью со звездами, банкирами, финансистами – билет к элите.
И рыжеволосая Мелита временно забыла про кукол. Поступила в институт, вгрызлась в гранит науки с упорством бульдозера, за семестр стала лучшей на курсе. Завоевала звание заучки и зазнайки, спустя пять лет получила красный диплом, устроилась работать в престижный «Нополис», четырежды повышала квалификацию.
Но директор все слеп. Так и не ценит, не видит в ней профессионала. Уже двадцать шесть, уже детей пора плодить, а мечта все брезжит там же, где и раньше – на горизонте. Совсем не приблизилась. Сколько еще нужно бумажек, аттестатов, дипломов? Как долго всем доказывать, а главное, как доказать самой жизни, что давно настало время для счастливого поворота? Но, кажется, никто не слышит, и Мелита, как кораблик, ведомый ветром в противоположном от счастья направлении, вынуждена каждый день прощаться с несбывшимся.
А внутри гордыня, она душит, не дает покоя. Спрашивает: может, мало сделано, может, не так, не там? Уже руки опускаются, разъедает горечь, поблекли краски и навалилась тоска. Куда-то пропала легкость и облупилась краска на внутренних мотиваторах.
Три диплома, четыре аттестата, переводчик-синхронист, менеджер по рекламе – она лучшая, лучшая, ЛУЧШАЯ! Только хоть ори об этом, а никто не слышит…
Боль девчонки по фамилии Лакис текла сквозь меня, как грязевой сель. От этого саднило разум, мутилось настроение, забивались поры счастья.
Мне вдруг подумалось: она тот, кто нужен. С самого утра я мечтала провести маленький эксперимент, создать где-то, над кем-то мини-руну счастья, посмотреть ее работу в деле. Отладить процессы, если потребуется…
Я вила ее над фонтаном. Раскрывала невидимые ладони, разводила их в стороны, и проявлялся меж ними тонкий узор. Наливался золотистым цветом, впитывал яркие всполохи вдохновения, восторга, интереса, заботы, обожания, трепетности, веры в чудо, невесомого волшебства…
Она была прекрасна.
Не передать, как сильно помог мне продвинуться вперед знакомый Аида в другом мире, как вовремя оставил столь нужный «подарок» – маленькая руна счастья впервые светилась, парила над струями воды на площади в сквере Энфоры. Никому не заметная, но уже льющая свой свет на брусчатку, чашу фонтана, людей, голубей.
Посветлел вдруг день; невесомее сделались облака, теплее воздух. Перестал мыть пыльную лапу кот, растянулся на траве, как на мягчайшем ковре, зажмурился. Сидящий на противоположной стороне площади парень вдруг достал из огромной сумки-чехла аккордеон, перекинул через плечо ремень, положил пальцы на клавиши…
Музыка полилась удивительно нежная, ласковая, похожая на ленту реки под солнцем – искрится, глаз не оторвать. Душевный порыв парню хотелось облечь в ноты, а ноты обволакивали прохожих. Остановилась пожилая пара; старик вдруг вспомнил, что именно под эту песню они с женой танцевали когда-то после загса – да, годы были другие, здоровье тоже, – протянул руку спутнице, приглашая.
Они закружились, как молодые. Не помня о суставах, проблемах, цифрах в паспортах – им обоим виделся день, когда вокруг счастливы гости, когда счастливы сами, когда в планах лишь хорошее.
Моя руна светилась. Тянула лучи тепла ко всему и всем, проникала туда, где давно было холодно и темно, призывала вспомнить о чем-то забытом и важном, проявляла вдруг в памяти мысль о том, что все может быть иначе. Теплее, легче, проще. «Плевать на бумажки и аттестаты…»
Последнюю мысль я поймала от Мелиты, глядящую на стариков.
«Плевать на дипломы и слепого шефа, надоело…» – она вдруг вспомнила, что давно не брала выходных, что на углу улицы Агальи находится магазин, а в нем ткани… Еще шерсть, спицы, краски – все для творчества. Плевать на существующий где-то в воображении непроявившийся белокаменный дом и сад. У нее есть маленькая квартира, в ней есть телефон – мать еще жива, отец тоже. Вечером она испечет для них пирог…
Моя рыжая соседка, спрятав в сумку замусоленный телефон, удалялась прочь быстрой походкой, окрыленная новым настроением; я продолжала смотреть на пожилую, полную нежности пару. Доиграл парень, задумался о том, какую мелодию выбрать следующей; старик вспомнил, что им с женой успеть бы за продуктами…
Руна прогорала быстро – я смастерила «пятиминутку». На долгоиграющий символ требовалась энергия либо моя, либо недостающего кристалла. Розового. Именно он, порошок с семнадцатого острова, придаст формулам долговечности, и поэтому он так ценен.
Перебирал клавиши аккордеона в поисках новой мелодии засмущавшийся музыкант; я наблюдала, как гаснут последние всполохи над фонтаном.
Мне пора к Иннару. Предупредить о приходе гостя.
(EBEN, Biometrix, Riell – Beg Me)
Новость переполошила всех.
Хозяин дома, промакивая лоб платком, звонил Шраму, просил прибыть, прихватить с собой документы и Аэлу. Майя спешно проверяла полки на наличие пыли, Юния со скоростью опытного юнги натирала шваброй и без того блестящие полы.
Одного только Охра интересовало неизвестно откуда взявшееся на моем безымянном пальце кольцо.
– Когда ты успела? Ты ведь меня даже не попробовала…
Он был горяч, напорист и возмущен. Впрочем, как и всегда, Эдим был собой.
– А мне обязательно надо было тебя пробовать?
Он стоял рядом, шептал под общую суматоху мне на ухо.
На нас незаметно косилась Юния, которая мое кольцо заметила тоже.
