Кравад пил. Его мясистый нос был пористым, щеки неровными, губы тонкими, глаза бездушными, сейчас стеклянными. Он был настолько некрасив, насколько должен был быть некрасивым Верховный в представлении жителей Аддара. Выбивал десять из десяти, если не больше. И Санара почти никогда не видел в нем человечности.
До сегодняшней ночи.
– Выпьешь со мной?
Спросил он Аида угрюмо. Тот качнул головой, чувствовал, что алкоголь ослабит прутья внутренней клетки. И пусть Санара боролся с монстром не так активно, как почивший Силан, полюбить тварь все же не мог.
Он просто сел рядом, когда предложили. Кравад почему-то не хотел быть сейчас один, а Аид возвращаться в спальню. И потому странный тандем учителя и ученика, двух людей, у которых в юношестве отобрали право выбирать собственную судьбу.
– Что будет, если выпустить его на свободу целиком? – вдруг спросил Санара, почувствовал, что старик разговорчив.
– Мрак? – Кравад хохотнул, сделавшись еще уродливей. – Попробуй. Думаю, ты даже насладишься. Временно. Но загнать целиком назад уже не сможешь, на свободе останутся «лоскуты», и они не дадут тебе покоя. Они сведут тебя с ума. Понимаешь? Как его…
Аид понимал.
Не понимал он другого – как с этим быть? Жить до конца своих дней в вечной борьбе? Кому нужна такая… такое существование, когда внутри тебя ты и кто-то еще, неподвластный контролю.
– Не все так плохо, – прокряхтел Эриос, пригубив ром, – тебе однажды понравится. Не все, конечно, но кое-что точно. Они будут тебя бояться – взмах рукой на стену, – люди… Почитать, кланяться, прятать глаза. А уж от тебя-то точно, у тебя ж на лбу написано, что ты однажды займешь мое место.
Наверное, поэтому Кравад откровенничал, уже тогда видел в сидящем рядом парне приемника, хоть до вступления в должность новичку еще обучаться и обучаться. Сначала здесь – плотно и долго, – затем с временным посещением этих стен, после в Судебной Канцелярии. Проходить практику в Бедикене, совершать выезды в качестве помощника Верховного, проводить совместные допросы. Далее бумажная волокита, снова практика, куча практики… Безрадостная перспектива на годы вперед.
И Аид всерьез сомневался, что людское раболепие будет ему нравиться, как и эти «нырки» в колодец.
– Не-е-е, – вдруг покачал головой Кравад почти весело, глядя на мелькнувшее в глазах Санары отвращение к собственной доле, – выбраться не удастся. Еще никто не уходил от этой судьбы, голубчик, если уж оказался отмеченным. А ты отмечен особо.
– Но как…
Аид даже не мог сформулировать точный вопрос, однако Верховный понял.
– Говорят, нужно это принять. Так пишут старые книги. Если принять в себе тьму, обретешь настоящее могущество.
– Хоть кто-нибудь принял? – в горле сухо, голос хриплый. Сейчас бы выпить рома, но Аид опасался, что с ним случится то же, что и с Силаном – побежит по лицу тьма. В зрачках Кравада она тоже изредка мелькала, отчего сидящий в кресле старик делался зловещим.
– Поговаривали, был один. Корфей. Я еще мальцом был, когда ему это удалось – слиться с собой. Не знаю, брешут, может… В старых книгах писали, что он «вознесся», причислили его к лику святых, назвали храм его именем.
– Как ему удалось?
– Если бы я знал. Поговаривали про женщину, жену его…
– Он был женат?
– А ты думаешь, нам запрещено? Отнюдь. – И тяжелая пауза. – Только осторожней с этим будь, сынок.
Аида впервые в этих стенах назвали «сынком» – старик отчего-то сделался уязвимым, сентиментальным.
– У меня ведь тоже была невеста по молодости. Собирались пожениться. Чтобы, знаешь, снаружи мрак, преступники, грехи, тьма. А дома тепло и пирожки, хоть что-то по-человечески. Я тогда об этом еще мечтал, да…
Санара даже рта не раскрывал, боялся спугнуть случайный «словопоток».
– Но… – тишина, как безжизненный кратер после вулкана, – не вышло… у нее… принять.
Ее постигла та же участь, что и Силана – чужая тьма убила свет. Перетекла, не прижилась, завоевала. Давно это было, теперь Кравад мог говорить.
– Ты не рискуй понапрасну.
– Но женщина Корфея…
– Наверное, она была особенной. Или он сам сильно старался. Я не знаю, книги врут. Одно я знаю точно – он смог снять Мантию…
Рука Аида непроизвольно потянулась к стакану с ромом. Зависла на полпути, когда опомнилась голова.
– Думаешь, он стал святым после этого? Я слышал другое – он стал человеком. Обычным, понимаешь? Нормальным, целым, свободным. Свободным!
И Кравад схватил тот самый стакан с ромом и грохнул его дном о столешницу с такой силой, что стол залило алкоголем. А в глазах мрак с ненавистью, адресованный той самой свободе, которая даже после стольких лет не пожелала явиться на встречу с Эриосом, как сделала это с Корфеем.
«Он снял мантию» – именно эту мысль унес тогда из каминного зала Аид. И она засела в его голове прочно, как ржавый гвоздь.
Теперь, на палубе, он думал о разном. Например, о том, что однажды должен будет возглавить новую школу Судей. И до немоты сознания не желал этого. И еще о том, что если на Аддаре и существует женщина, имеющая шансы принять его целиком вместе с тьмой, то это Нова. Она одна. И нет, у него нет шансов обезопасить ее от «проникновения» – монстра не удержать в клетке, если от прикосновений у него снесет болты (а у него снесет), – одна лишь беспочвенная надежда на благополучный исход. Но ведь Нова сама знает, на что идет.
Стоя среди синевы – неба и моря – Санара понял, что точно так же, как тогда, когда ему было девятнадцать, он желает проследовать по стопам Корфея и снять с себя мантию. Оставить в канцелярии именную печать, сложить с себя обязанности, забыть путь в Бедикен. Он бы переселился тогда на Уровни, научился бы жить и видеть иначе. Наверное.
И не узнать, если не проверишь.
В который раз при мыслях о девчонке с серыми глазами Аид испытывал нежность и беспомощность. Лишь бы не как с невестой Кравада «у нас не вышло»…
Путь к его собственной свободе близок – уже дул в лицо бриз долгожданной свободы и слышалось падение оков.
Вот только Санара пожертвует им, этим желанным путем, если это поможет сохранить ей жизнь.
Наверное, ему нужно вернуться в каюту, поспать.
Но в эту минуту раздался вдруг с носа корабля, затянутого туманом и моросью, хриплый голос капитана.
– Земля прямо по курсу. Порт Энфоры, прибываем!
* * *
Нова.
Зарослей здесь было столько, что казалось, по этой части Софоса никогда не ходили ни люди, ни звери. Влажная после утреннего дождя листва, корни, ветви – сплошной ковер на пути упорного путника. Продираться сквозь него приходилось, используя собственный вес. В итоге мокрые джинсы и кофта, кроссовки, облепленные тычинками и пестиками, паутина в волосах.
